Современная всемирная литература

Продолжение  Начало в №№ 106-110.

​

19

 

Второй день накрапывал холодный и нудный апрельский дождик. Совсем испортилась погода. Несколько лет назад в это время года и одной дождинки не падало на Таллин. А сейчас все перевернулось. Люди перестали уже удивляться чудачествам природы. То вдруг сойдет первый снег и от наступившего тепла в пригородных лесах вылезут грибы — будто на дворе не зима, а начало осени, а то и среди зимы весь снег растает, и на кленах набухнут почки, как это было прошлой зимой.

Пригорюнился мокрый Таллин, притих. Желтоватая мгла, казалось, проникала сквозь малейшие щели в окнах.

В такую погоду ни одной собаки не увидишь на улице — все попрятались: элитные по квартирам, дворняжки по будкам, а у которых нет будок (у собак-бомжей) — спрятались по подвалам и разным щелям, лишь бы от дождя схорониться. Противный он, дождь. Холодно от него и неуютно. И человеку такая погода не нравится. Он выходит на улицу только при крайней необходимости. Тем более в субботу, день нерабочий.

Было без четверти шесть вечера, когда в глухой переулок, именуемый «Вторым Железнодорожным», зашел невысокого роста с подвижными глазами мужчина средних лет в сером плаще, черной шляпе и раскрытым над головой зонтиком, с которого во все стороны стекали дождевые капли. Осмотрев узкий пустынный переулок, мужчина сложил зонтик и прошел боком за металлический гараж, притулившийся к торцу старого одноэтажного кирпичного строения, над закрытой дверью которого висела покосившаяся вывеска с надписью: «Оптовый склад цемента. Моргулис и К.»

За гаражом мужчина прислушался (не идет ли кто), затем достал из внутреннего кармана пиджака пластмассовый контейнер величиной с четверть обычного карандаша, вынул из стены склада седьмой кверху от основания кирпич, положил в тайник контейнер, вставил на место кирпич и быстро покинул переулок.

Пройдя по магистральной улице метров сто под открытым зонтом, мужчина свернул к супермаркету, на углу которого под прозрачными колпаками расположился целый ряд таксофонов. Все были свободны. Это как раз и устраивало мужчину. Он устроился под крайним колпаком, вынул из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и по нужному номеру послал эсэмэску с короткой фразой — «На месте. Урмас».

Вскоре к описанному выше тайнику пришел блондин лет тридцати пяти атлетического сложения. Одет он был в черный плащ, над головой — раскрытый зонт. Головного убора на нем не было. Похоже, он в нем и не нуждался: густая шевелюра вполне заменяла теплую шляпу. Мужественное лицо блондина было приметно тем, что по левой щеке его наискосок, от виска до подбородка, протянулся ярко выраженный лиловый с белым оттенком шрам. Этот шрам придавал его обладателю вид человека с криминальным прошлым. Это обстоятельство было кстати для личного авторитета в той среде деятельности, в которой блондин в настоящее время обретался. Хотя в действительности этот шрам имел весьма мирное происхождение, а сам его обладатель никогда уголовный кодекс не нарушал. Но эта правда была не на пользу блондину, а поэтому он ее вынужден был скрывать. Ему больше подходила для дела легенда, по которой он, якобы, был судим российским судом трижды за тяжкие преступления. Отбывал наказания на лесоповале в Пермской области, в Воркуте, и мыл золотишко для государства на приисках Колымы. Год назад, будучи осужденным за двойное убийство инкассаторов к пожизненному заключению, умудрился бежать с этапа, следовавшего на остров Огненный. Никому никогда этого не удавалось. А ему подфартило. Могло же, в конце концов, кому-то повезти. Ему повезло. Оставаться в России после дерзкого побега было опасно. Рано или поздно опера все равно напали бы на его след. С помощью друзей из криминального мира перебрался сначала в Ригу, потом в Таллин.

Такова была легенда Алексея Николаевича Шилова. Преподавателя прибалтийских языков МГУ, который значился по оперативной картотеке ФСБ как агент Павел. С этой легендой Павел стал обзаводиться в столице Эстонии кругом знакомых, выдавая себя за пострадавшего эстонца от коварных русских, постоянно нарушающих права человека. Вскоре открыл свое дело — небольшой уютный ресторанчик с патриотическим названием «Новая Эстония». Здесь он завербовал первых своих агентов, одним из которых был ведущий инженер завода «Электрон» «Урмас», настоящее имя которого — Раймонд Будрявечус. Раймонд оказался очень полезным и надежным агентом, о чем говорили его ценные разведданные и неоднократные негласные оперативные проверки из Центра.

В «Новой Эстонии» Павел и познакомился с бригадным генералом Матисом, начальником Главного эстонского разведывательного управления. Какой пост занимал гуляка Матис, любитель хороших коньяков, Павел узнал не сразу. А когда узнал, то понял, что это подарок судьбы. Матису понравился его ресторанчик и сам хозяин с физиономией пирата. Павел располагал к доверию. Матис решил завербовать его, как бывшего уголовника, уважающего Эстонию, как страну, приютившую его. Матис видел в Павле ценного стукача. Павел, конечно, для приличия немного поломался, а затем согласился работать на бригадного генерала, заявив ему, что работать на такого важного человека, как он, генерал, для него большая честь. После того, как он прошел проверку по документам и сдал Матису двух второстепенных болтливых инженеров — эстонцев с завода «Точного машиностроения», доверие к нему у генерала еще больше возросло.

Особенно Матису нравилась щедрость директора «Новой Эстонии» и его умение слушать собеседника, не приставая с вопросами. Генерал подозрительно относился к людям, задающим ему вопросы. В них он видел коварных агентов иностранных разведок недружественных государств, особенно России. Павел, которого Матис знал как Паулса Вайтекунаса (по документам), другое дело. Паулс ничего не выспрашивает, не выведывает и с ним можно говорить о чем угодно. Паулс славный парень. Тем более, что теперь он работает на него, генерала Матиса и готов выполнить любое его поручение.

Павел забрал из тайника пенальчик с сообщением и поспешил к себе в ресторан. Приказ из Центра был зашифрован особо сложным кодом, который, даже при большом желании, Урмас не смог бы расшифровать.

Взяв с полки книжного шкафа толстый том Сервантеса «Дон Кихот», Павел стал находить нужные страницы и абзацы, начальные буквы которых служили расшифровкой текста.

Дважды прочитав задание Центра, Павел сжег над зажигалкой листок с колонками цифр и пепел от него раздавил в пепельнице окурком, валявшейся здесь сигареты.

Через минуту он позвонил генералу Матису на домашний телефон.

Трубку долго не брали, но вот, наконец, в ней раздался полусонный голос бригадного генерала.

— Матис. Слушаю вас.

— Здравствуй, генерал! Это Паулс тебя беспокоит. Как здоровье? Как настроение? Хотя какое к черту может быть настроение в такую скверную погоду.

— Здравствуй, друг мой! Ты угадал — настроение самое что ни на есть паршивое, — вздохнул и зевнул в трубку Матис. — Валяюсь на диване и в полудреме смотрю телевизор, по которому поют не артисты, а какие-то драные кошки. От их пения, кажется, и парное молоко скиснет. Словом, тоска. И на улицу не выйдешь прогуляться при такой мерзкой погоде.

— Не хандри, генерал. У меня есть предложение. Надеюсь, оно поможет снять твое плохое настроение. Приглашаю тебя к себе в ресторан. Посидим за бутылочкой коньячка, поговорим за жизнь как два холостяка. Глядишь, и тоска развеется.

— Спасибо, Паулс, за приглашение. Оно, конечно, заманчиво, но что-то даже с дивана вставать не хочется.

— Неужели ты, бригадный генерал Матис, орденоносец, раскис до такой степени? Значит, отказываешься распить со мной коллекционный французский коньяк «Людовик тринадцатый»? Я приобрел его по случаю за большие деньги и хотел бы угостить им самого лучшего, уважаемого друга. Тем более есть для того повод.

— «Людовик тринадцатый», говоришь? — заметно оживился Матис. — И повод есть? Какой?

— У меня сегодня День ангела.

— День рождения? Но, если мне не изменяет память, День твоего рождения в июне.

— Верно. День рождения у меня в июне, пятнадцатого. А сегодня День ангела. — Павел уловил, что Матис не очень разбирается в подобных вещах.

— А что, это важная дата?

— Очень, генерал. Своего Ангела хранителя надо чтить и глубоко уважать. Потому что он нас оберегает от разных бед и помогает в добрых делах.

— А я своего Дня ангела не знаю, — искренне признался Матис.

— Это поправимо, генерал. Ну, так как, принимаешь приглашение? Прежде, чем ты мне ответишь, я раскрою тебе один секрет.

— Секрет по телефону?

— Ничего страшного, генерал. Раскрытие этого секрета никакого вреда Эстонии не принесет. Дело в том, что этого изумительного коньяка, который нас ждет, у меня не одна бутылка, а дюжина. Понятно, пришлось изрядно потратиться, но на какие жертвы не пойдешь, ради хорошего друга и собеседника. Полагаю, что тебе, холостяку, хорошо понятны мои чувства.

— Разумеется, дружище. Твои доводы, Паулс, весьма убедительны. Ты настоящий искуситель. Нет возможности устоять. Я уже спешу в ванную бриться. До встречи.

— До приятной встречи, генерал.

 

20

 

В тот вечер в престижном для «новых эстонцев» ресторане «Новая Эстония» свободных мест не было, несмотря на капризы природы за окном. Ресторану была оказана высокая честь: пела сама Лайна. Она прилетела в Таллин по каким-то своим делам, а вездесущий хозяин ресторана Паулс пронюхал и уговорил ее выступить.

Мягкий свет хрустальных люстр. Искрится тонкий хрусталь бокалов, блестит столовое серебро, вспыхивают огоньки на драгоценностях шикарных дам. Белоснежные сорочки, черные элегантные костюмы мужчин. Великолепный ковер на полу заглушает быстрые шаги проворных официантов.

Под одобрительные реплики пьющей и жующей публики с эстрады с задушевной проникновенностью звучит голос любимицы публики сорокалетней Лайны. Опытная певица тонко касается самых сокровенных душевных струн.

Местная публика предпочитает песни в основном запрещенные во времена СССР, когда была (как здесь принято думать) оккупация многострадального эстонского народа коварными русскими. И Лайна со своим неподражаемым акцентом умело играет на чувствах аборигенов. Хотя в душе она лично плюет на политику, но об этом почти никто не догадывается. Для нее главное — больше срубить американских долларов. И она преуспевает в этом, умело, при первой же возможности, высасывает их из карманов наивной, но патриотически настроенной публики. Лайна не прочь заработать своими концертами и в Москве, у тех русских, которых так не любят в Эстонии. Словом, для этой певицы деньги не пахнут, лишь бы их было больше.

— А сейчас, дамы и господа, я спою для вас одну из самых любимых моих песен «Институтка». Она была запрещена цензурой в тяжелые времена для нашей страны — времена оккупации русскими. Слава богу, те времена минули и теперь наша любимая Эстония свободная страна. Но забывать прошлое нельзя, как и то, что с востока нам постоянно угрожает опасность.

Раздались дружные аплодисменты. Один пожилой поклонник певицы выскочил из-за столика с заранее приготовленным букетом роз, подбежал к Лайне, преподнес цветы и поцеловал ей руку. Посетители вновь взорвались горячими аплодисментами.

— А эта Лайна не проста, себе на уме, — заметил Матис Павлу, грея в ладонях рюмку с «Людовиком тринадцатым». — Но поет замечательно. Я ее обожаю.

— Мне она тоже нравится, — кивнул Павел. — И как певица, и как женщина.

— А у тебя губа не дура, — подмигнул Матис. — Фигурка у нее что надо, да и на мордашку смазливая. Но, хочу предупредить, у нее наверняка есть бойфренд. Так что смотри, Паулс, как бы тебе не накостыляли.

— Куда уж мне со свиным рылом, — улыбнулся Павел. — Просто помечтал. С моей бандитской физиономией только на внимание кухарки и можно рассчитывать.

— Да, лицо у тебя действительно пиратское, — усмехнулся генерал. — Но, как известно, главное в человеке не внешность, а душа. И…наличие дензнаков.

— Это верно, генерал, попадание в десятку, — тихо рассмеялся Павел. — Ну, давай выпьем за нашу дружбу.

— И за твоего Ангела.

— И за Ангела.

Выпили. Зажевали пластиками лимона, после чего закусили запеченной осетриной.

Они сидели в уютном отдельном кабинете недалеко от угла эстрады. Специальное тонкое стекло, которым был отделан кабинет, позволяло видеть и слышать все, что происходило в зале ресторана, тогда как посетители не видели их.

Между тем заиграл оркестр и Лайна запела:

— Не смотрите вы так — сквозь прищуренный глаз

Джентльмены, бароны и леди,

Я за двадцать минут опьянеть не могла

От бокала холодного бренди…

 

— Хорош коньячок! — причмокнул Матис. — Сразу и ненастье куда-то отдалилось.

Павел наполнил опустевшие рюмки и поднял свою.

— Между первой и второй — промежуток не большой, — улыбнулся он и коснулся своей рюмкой рюмки Матиса.

— Накатили?

— Накатили.

С удовольствием выцедив коньяк, Матис положил в рот тонкий пластик лимона и, наслаждаясь изумительным послевкусием коллекционного напитка, повторил за Павлом:

— Между первой и второй — промежуток не большой.

Помолчав, он продолжил в легкой задумчивости:

— Так обычно любят говорить русские. Они большие выдумщики на всякие застольные тосты, пословицы и поговорки, связанные с распитием спиртного. Очень уж любят они заглянуть в бутылочку.

— А кто не любит? — простодушно рассмеялся Павел и налил по третьей.

— Это верно, — кивнул размягчено Матис. — Все мы из одного теста сделаны. Всем человекам свойственны общие слабости.

— Ты, генерал, как всегда прав. Давай опрокинем еще по одной этого божественного напитка и закусим фазаном, запеченным в яблоках.

— С удовольствием, друг мой Паулс, — поддержал Матис, пьянея, и добавил, — коньяк восхитительный. У меня словно крылья вырастают за плечами. Так и охота взлететь. Как я тебе благодарен, дружище, что ты стащил меня сегодня с дивана.

— Ну, будем, Матис!

— За все хорошее, Паулс!

Дружно выпили и принялись за дичь.

С эстрады доносилось приятное сопрано любимой певицы:

— Мой отец в октябре убежать не сумел,

Но для белых он сделал немало,

Срок пришел и холодное слово расстрел,

Прозвучал приговор трибунала…

— Хотя к дичи подают белое вино, но любое вино я отвергаю, — заметил Матис, прицелившись к фазаньей ножке. — Под любую закуску предпочитаю только коньяк.

— Я тоже, — соврал Павел.

— У меня нешуточный аппетит разыгрался, — пробубнил набитым ртом бригадный генерал. — Какое счастье, Паулс, что я встретил тебя в своей жизни.

— Я тоже рад, что у меня есть такой друг как ты, — по-приятельски улыбнулся Павел. — Давай выпьем за нашу крепкую холостяцкую дружбу до самой старости.

— Хорошие слова. За это следует выпить.

Выпили по четвертой рюмке и Матис раскраснелся, расстегнул пуговицу на воротнике белой сорочки и расслабил желтый с искоркой галстук. Затем вздохнул и с нескрываемой грустью вымолвил:

— Ты вот про старость напомнил, а мне от этого тоскливо стало. Через годик меня на пенсию вытолкнут. Надо подумать о будущем.

— А ты не задумывайся о завтрашнем дне. Я возьму тебя в свой ресторан заместителем и дам хороший процент с прибыли. Нам холостякам вместе хорошо будет.

От слов Павла у Матиса в глазах вспыхнула надежда, нежность и благодарность. Он не удержался и от нахлынувших чувств потянулся через столик и поцеловал лучшего друга в щеку.

— Спасибо, Паулс! Ты настоящий товарищ.

— Друзья должны друг другу помогать, — ответил Павел и вновь наполнил рюмки коньяком.

— Что-то мы очень быстрый темп взяли, — выдохнул Матис и мотнул головой. — Уже вторую бутылку заканчиваем.

— Ну и что?! Грех такой прекрасный напиток держать в бутылках. — Павел пьянел не так, как Матис. Он заблаговременно, до застолья принял добрую горсть таблеток активированного угля — старое испытанное средство от быстрого опьянения. — Ты, друг мой, говорил о русских, которые любят за столом разные тосты произносить. Тут я с тобой не совсем согласен. Кто мастера на виртуозные тосты, так это кавказцы — грузины, дагестанцы, осетины, чеченцы…Знал я одного чеченца — Тахир Захидов его звали.

— Ты что, был в Чечне? Каким ветром тебя заносило туда?

— Нет, в Чечне я не был. В лагере дело было, в Пермской области. В бараке наши койки рядом стояли. Интересный это был человек. Довольно умный и находчивый. Он столько разных тостов знал. Только выпить там нечего было. Разве чифир изредка.

— Ты сказал, что тот чеченец умным человеком был. Что-то я очень сомневаюсь в том, что чеченцы умные. Среди них не может быть умных. Только разве за редким исключением. А в основной массе — эти мусульмане религиозные фанатики и живут звериными инстинктами.

— Мне думается, дорогой генерал, что ты несколько принижаешь чеченский народ, — заметил Павел и наполнил рюмки коньяком.

— Ничуть, — категорически возразил Матис. — Я их лучше знаю. Я уже не один год курирую Чечню. Уверяю тебя, чеченцы — тупые мусульмане и религиозные фанатики. В своем развитии они недалеко ушли от обезьян.

— Ну, ты уж чересчур, друг мой, — возразил Павел, — Хотя, может быть, ты и прав. Если ты с этими людьми давно работаешь, то, наверное, и знаешь их лучше. Не сомневаюсь, что у тебя найдется немало примеров, доказывающих тупость чеченцев.

— Можешь не сомневаться. Примеров сколько угодно.

Приблизив разопревшее лицо к Павлу, бригадный генерал зашептал:

— Недавно мы послали троих чеченских террористов через ленинградские болота в подмосковный городок Мытищи.

— И эти три террориста перестреляют всех жителей Мытищ?

— Ты, Паулс, не смейся. Стрелять никто не будет. Они передадут кейс хозяину ночного клуба «Лезгинка» и все. — На некоторое время Матис замолчал, внимательно вглядываясь в лицо Паулса, и не заметив в лице лучшего друга ни малейшего проявления любопытства, продолжил, — но что в этом кейсе — очень большой секрет. Я тебе об этом не скажу. Узнаешь в свое время из прессы. Это будет грандиозный терракт, акция века. Услышал и забудь. Я тебе ничего не говорил.

— Ты, генерал, ничего серьезного и не сказал. Мне даже смеяться не охота над твоей выдумкой. Можно было придумать что-нибудь посмешнее.

— Ты полагаешь, что я тебе лапшу на уши навешал?! — слегка обиделся Матис. — Зачем мне это нужно было?

— Откуда я знаю, — пожал плечами Павел, откупоривая очередную бутылку «Людовика тринадцатого», — может, приколоться решил. Вообще-то я люблю розыгрыши. Не подумай, что я на тебя обиделся.

— Розыгрыш! — завелся Матис и залпом выпил коньяк из протянутой ему рюмки. — Выходит, ты не поверил?

Павел добродушно рассмеялся.

— Ну как можно поверить, друг мой, в то, что террористов направили в Мытищи через ленинградские непроходимые болота? Абсурд какой-то. Зачем им тащиться через трясину, когда существует транспорт, много его видов?

Матис откинулся на спинку мягкого кресла и снисходительно пьяно улыбнулся.

— Сразу видно, Паулс, что ты ни черта не соображаешь в оперативной работе. А еще в лагерях сидел. Но, видно, опыта они тебе не прибавили.

Павел весело рассмеялся.

— Ну, ты даешь, друг мой. Разве в лагерях меня учили оперативной работе. Там заставляли непосильную норму выполнять. За невыполнение строго наказывали. Как в таких условиях выжить — я опыта набрался.

— Ладно, каждому свое, — махнул рукой Матис. — Налей-ка еще.

Павел налил и неприметно опустил в рюмку генерала крохотную быстрорастворимую таблеточку.

Выпив очередную рюмку, Матис закурил сигарету и, развалившись в кресле, заговорил назидательным тоном:

— Эти чеченцы-террористы были направлены по безлюдной местности, в частности, через болота, потому что содержимое этого кейса никто не должен видеть. А при поездке на транспорте бывает предварительный…Что?

Матис выдержал паузу, пустил вверх дымное кольцо и сам ответил на свой вопрос:

— Досмотр, дружище. Понимаешь, досмотр.

— Вот теперь понял, — наивно кивнул Павел. — Слушай, генерал, ну их на хрен этих гребаных чеченцев-террористов. Царство им небесное. Они, наверное, уже давно в болоте утонули, а мы говорим о них.

— Не-е-т, они в болоте не утонут, — мотнул головой Матис. — С ними наш опытный проводник, эстонец.

— Это, генерал, повод. Выпьем за опытного проводника эстонца.

— Я что-то уже напился, как зонтик, — замотал головой Матис, принимая неуверенной рукой очередную рюмку с коньяком. Подержав рюмку на весу, он поставил ее на столик, наполовину расплескав содержимое, потом уставился помутневшим взглядом на Павла и, тряхнув головой, спросил, — погоди, Паулс, а зачем я тебе рассказал про чеченцев — террористов?

— Тебе лучше знать, генерал. Я не спрашивал. Мне они до лампочки.

— Ах, да, вспомнил, — вяло улыбнулся Матис. — Я тебе рассказал об этих чеченах потому, что хотел подчеркнуть какие они тупые.

— В чем же проявилась их тупость, генерал?

— В том, дружище, что они пошли на это чрезвычайно опасное дело за одну лишь идею. Ты представляешь, совершенно бесплатно. И после этого скажешь, что у этих обезьян есть мозги? Нет у них мозгов, а один лишь мусульманский религиозный фанатизм. Быдло — оно есть и будет быдлом. — Последнюю фразу бригадный генерал произнес громко и с особым пафосом, подчеркнув ее выразительным жестом поднятой руки.

— Похоже, генерал, мы здорово с тобой набрались, — прикинувшись чрезмерно пьяным, заплетающимся языком, пробормотал Павел. Пошатываясь, он с трудом поднялся из-за столика и преднамеренно опрокинул свою рюмку с коньяком. — Крепок же этот «Людовик тринадцатый»!

— Очень крепок! — подтвердил Матис и попытался подняться, но не устоял на ногах и свалился в кресло.

— Надо же, голова соображает, а ноги не держат, — удивленно пролепетал он. — Видимо мне пора домой на диван. Еще усну у тебя за столиком. Какой будет позор — бригадный генерал Матис надрался до поросячьего визга в ресторане своего друга.., — он не договорил фразу и уронил голову на столик, угодив при этом лицом в салат из крабов.

Через минуту двое официантов привели генерала в порядок и увели в поджидающий его бронированный «Мерседес».

Проводив «лучшего друга», Павел, сославшись на головную боль, оставил за старшего метрдотеля Клауса и удалился в свой кабинет на втором этаже.

Тщательно заперев за собой дверь, он подошел к камину, нажал сбоку на одну из малахитовых плиток и нырнул в открывшуюся нишу в стене. Попав в небольшое темное помещение, он нашарил на стене кнопку, нажал ее и, после того, как проем закрылся частью стены, включил свет.

Через пару минут он настроился на волну Лубянки и передал срочную зашифрованную радиограмму.

 

21

 

Остров Девичья коса Марат и Абдулла прошли без особых приключений, если не считать разорванных во многих местах курток в зарослях дикого шиповника. Но это не было большим огорчением. Главное — болотная топь была позади, и они наконец-то выбрались на кочковатую марь.

Под ногами еще хлюпало, но это уже были сущие пустяки. Настроение у обоих поднялось. Они шли среди кривых невысоких сосенок, берез и лиственниц, оставляя отпечатки ботинок на влажном темно — зеленом лишайнике.

Весело поглядывая по сторонам, они удалились от Девичьей косы километра на три с гаком. У обоих было инстинктивное желание уйти от проклятых болот как можно дальше.

Когда закончилась марь и почва под ногами стала более твердой, покрытой, в основном, лишайником, Марат прервал затянувшуюся паузу.

— Абдулла, ты как насчет того, чтобы перекусить? У меня что-то уже кишка кишке протоколы пишет. Солнце уже зенит перевалило, а мы еще не обедали.

— Никаких возражений, — бодро отозвался Абдулла, идущий впереди. — Выберем хорошую полянку и что — нибудь приготовим. Даже не верится, брат, что все наши злоключения остались позади. Выберемся на дорогу, свяжемся с чекистами, передадим им этот злополучный кейс и — домой, в Чечню. Если б ты знал, Марат, как я соскучился по родным горам. Нет ничего лучше…

Абдулла не договорил фразы. Его внимание привлек четкий след обуви на лишайнике. Присев на корточки, он оглянулся на Марата и приложил палец к губам, призывая к молчанию. Затем, указывая на след, прошептал:

— Похоже, тут прошел мужчина в кирзовых растоптанных сапогах. Размер обуви, примерно, сорок третий — сорок четвертый. Должно быть, это высокий человек.

— Здесь прошел мужчина?! — высказал сомнение Марат, заглядывая Абдулле через плечо. — Откуда он мог тут взяться?

— След довольно свежий, — продолжал шептать Абдулла, ощупывая углубления следа. — Я все же бывший охотник и немного в следах разбираюсь. Если быть более точным, то, вероятнее всего, этот отпечаток оставлен вчера. Смотри, — он указал пальцем вперед, — еще следы, такие же, как и этот.

— И что ты думаешь по этому поводу? — спросил Марат, присев на корточки возле Абдуллы.

— Пока не знаю, — раздумчиво ответил Абдулла и потер щетину на подбородке. — Пока не знаю, — повторил он. — Но этот факт меня почему-то сильно обеспокоил.

— А по-моему нет никаких оснований для беспокойства, — будничным тоном ответил Марат и выпрямился. — Мне думается, что данные следы оставил какой-нибудь охотник. — Мы с тобой, одичали на болотах. Увидев обыкновенные следы человека в сапогах, ты запаниковал, словно обнаружил следы диверсанта враждебной державы. Успокойся. Кого нам бояться? Чьи это могут быть следы, как не обычного охотника? Нервы, Абдулла, нервы. Ведь это даже хорошо: вместе с ним выйдем к людям, и закончатся наши весьма неприятные приключения. Жаль будет, если этот мужик уже ушел далеко, и мы его не догоним. Останется одно — продолжать идти по компасу.

— Все ты, Марат, вроде бы говоришь логично, только не учел некоторых нюансов, на которые я, как бывший охотник, должен обратить твое внимание, — поднялся с корточек Абдулла. Он продолжал не без тревоги смотреть вперед, в том направлении, куда уходили следы незнакомца.

— И какие же это нюансы?

— Сейчас не охотничий сезон.

— Но, может быть, этот человек браконьер? А стать им его заставила нужда. Разве для тебя секрет, что во многих селах люди живут на грани нищеты?

— Я в курсе, Марат. Довод ты, конечно, привел весомый, но, хочу тебе заметить, что в течение суток мы с тобой не слышали ни одного выстрела. Если этот незнакомец, о котором мы говорим, не встретил в лесу ни зверя, ни боровой дичи, то он, по моему мнению, должен был отыскать какое-нибудь болотце и пострелять уток или гусей. Мы с тобой немало видели пролетающих здесь водоплавающих и слышали гомон целых стай. Похоже, дичь этого человека не интересовала. Я все больше в этом убеждаюсь. И еще существенная деталь. Охотник объявился бы в этих болотистых местах непременно в болотных резиновых сапогах, а не в кирзовых. А уж след кирзового сапога от болотного сапога я всегда отличу.

— К чему все эти философские рассуждения — предположения, — улыбнулся Марат и слегка шлепнул Абдуллу по плечу. — Пойдем лучше по следу незнакомца. Может, нам повезет его встретить. Тогда все и прояснится.

— Что ж, пойдем, — согласился Абдулла, с неприязнью посмотрев на прикованный к его руке измазанный болотной грязью титановый кейс.— Может, ты и прав. Наверняка этот человек местный и он быстрее выведет нас к людям.

И они заспешили вперед, стараясь не потерять из виду след кирзового сапога.

​

Продолжение следует.