Современная всемирная литература

Продолжение  Начало в №№ 106-108

​

11

 

Горячее солнце перекатилось через свой зенит и стало сваливаться к западу. Разогретое болото, нежась под его живительными лучами, задышало в полную силу. Из трещин мшистого изумрудного покрывала проклюнулись белые лилии, называемые в народе болотными кувшинками. Над затхлой мокрой равниной поднялось текучее марево. Издалека послышался несмолкаемый лебединый крик: «янг…янг…янг…» Эти нежные звуки становились все слышнее, все ближе и ближе. И вот из-за березовой рощицы появились белые птицы. В пустынном пространстве они казались огромными. Качаясь на крыльях, лебеди величаво проплыли над болотом и через некоторое время слились с далеким горизонтом.

Отряд Белого Абдуллы выбрал для новой стоянки просторную поляну между озером и «столовой» беркутов.

Валдис посмотрел в безоблачное небо, где в голубом безмятежном воздухе упражнялись в быстром полете стрижи, и не без зависти произнес:

— Хорошо птичкам, им что болото, что тайга — никаких препятствий.

Понаблюдав еще с минуту за вольным полетом птиц, проводник перевел взгляд на Абдуллу и Марата, угрюмо сидевших на траве, и сказал:

— Взбодритесь, мужики, надо поработать. — Он сбросил верхнюю куртку и остался в сетке. — Вооружайтесь топориками и ножами и займитесь заготовкой березовых прутьев для мокроступов. А я приготовлю ужин. Жаль, что треногу потеряли. Но, ничего, сделаю березовые рогатки.

— Есть совсем не хочется, — буркнул Абдулла, отстегивая от пояса топорик.

— Мне тоже, — отозвался Марат.

— Ну, не раскисайте, диверсанты хреновы. Где, чеченцы, ваша сила воли? Нам нужно набраться сил перед завтрашним трудным переходом. Давайте, за работу.

Вскоре на поляне взгромоздились две кучи — одна из сушняка для костра, вторая из березовых прутьев для мокроступов.

И вот запылал костер. Его белые, качающиеся от ветерка, языки под ярким солнцем просматривались слабо, хотя сушняк горел энергично, создавая сильный жар. Вода в котелке «махом» закипела. А через несколько минут запыхтел и жирный гуляш из баранины с рисом. По острову поплыл аппетитный аромат.

— Ну, что, желторотики, и сейчас есть не хочется? — усмехнулся Валдис. — При таких ароматах разве можно устоять?

— Ты прав, шеф-повар, — ответил легкой улыбкой Абдулла. — Доставай-ка свой спирт. Помянем нашего товарища Джаббара.

— Святое дело, — кивнул проводник.

После сытного ужина и выпивки захмелевший Валдис рассудил:

— Думаю, что в изготовлении мокроступов помощником мне Абдулла будет. Так что ты, Марат, отдыхай, набирайся сил.

Марат на такое решение проводника отреагировал незамедлительно:

— Хорошо, в таком случае я бы хотел немного порыбачить. Ты, Валдис, говорил, что у нас в ранцах имеются рыболовные снасти. Но я что-то их не заметил.

— А что вы вообще в ранцах заметили? — снисходительно бросил проводник. — Диву даюсь, что таким простофилям доверили очень важное дело.

— Ты, Валдис, не оскорбляй нас, — раздраженно заметил Белый Абдулла. — Я тебе уже говорил, что мы не профессиональные разведчики, как ты, а рядовые бойцы ислама. И тебе, как проводнику, поручено во всем нам помогать, а не читать нотации и, тем более, не оскорблять. Тебе, кстати, деньги хорошие заплатили.

— Да, ладно, чего разошелся, — примирительно ответил Валдис. — Я же без злости сказал. — Он перевел взгляд на усмехнувшегося Марата и кивнул на его ранец.

— Найди там плоскую голубую коробочку с изображением рыбака. В ней имеется все необходимое для рыбалки. Есть и сухая наживка, но лучше, если накопаешь живых червей. На острове их уйма. Однако, зачем тебе понадобилась рыба? В наших ранцах еще достаточно пищи.

— Не плохо бы еще перед сном подкрепиться, — не отказывался от своей идеи Марат. — Соскучился по свежей жареной рыбке.

— Ладно, о чем базар, — махнул рукой Валдис. — У каждого в голове свои гуси. Хочется, так торчи у озера. Только ноги в воду не опускай по молодой дурости. Вода ледяная. Простынешь — мучайся потом с тобой.

Марат быстро отыскал в ранце нужную коробочку, сунул ее в карман куртки, накинул на голову шлем, сетка которого способна будет защитить от комаров — кровопийцев, закинул на плечо футляр со скрипкой и, не оглядываясь, отправился вокруг озера к противоположному берегу.

— Эй, Марат! — окликнул Абдулла, — тебе что, на этом берегу нет места?

— Вы здесь громко разговариваете и пугаете рыбок, — отозвался Марат, скрываясь за ближайшими березками. — Они наверняка все к тому берегу ушли, — донесся уже приглушенный его голос.

— Ну и чудила! — пожал плечами Абдулла. — И скрипку опять за собой потащил.

— Да-а, чудак еще тот! — согласился бывший майор разведки и задумчиво посмотрел вслед ушедшему Марату. — Странно все это.

Посмотрев на компас, возвышающийся на левой руке над часами, Валдис поднялся с травы и, глядя на компас, повертелся немного, определяя север, остановился, показал рукой куда-то вдаль и сказал Абдулле:

— Вот от той старой бородавчатой березы и двинем спозаранку прямо на юго-восток, на Девичью косу.

— А с Девичьей косы? — заинтересовался Абдулла.

— И потом надо будет держать курс на юго-восток, но обходя такие города, как Великий Новгород и Тверь. После того, как минуем Валдайскую возвышенность, пройдем рядом с высотой триста сорок три. Это все отмечено на карте. — Валдис вынул из внутреннего кармана куртки небольшую карту, сложенную вчетверо, развернул ее перед Абдуллой и ткнул в нее пальцем. — Сейчас мы здесь. Когда вырвемся из болот, то надо постараться завладеть хорошей машиной, лучше всего вездеходом. Иначе в срок не уложимся.

— Но если украдем машину, то тем самым рассекретимся, — засомневался Абдулла, — ведь пропажа быстро обнаружится.

— Ну и что? — снисходительно усмехнулся Валдис. — Мало ли сейчас угонщиков? Главное, чтобы нас никто не видел. Преодолеем на машине солидный отрезок пути, после чего авто сожжем и — лесами. Километров через пятьдесят вновь вынырнем. Кроме того, до Твери постараемся проскочить на товарняке. За одну — две станции до города слиняем с поезда и — в лес. А там и до пункта нашего назначения недалеко. Ни в коем случае нельзя опоздать — это срыв всей операции. Девятого мая на Красной площади должен состояться грандиозный праздник! — зловеще осклабился Валдис. — Не только Россия, но и весь мир содрогнется от ужаса. Это будет историческое событие. Для вас, мусульман, откроются ворота свободы и полной независимости.

Белый Абдулла приподнял зеленый кейс, осторожненько постучал по нему подушечками пальцев, словно боялся разбудить дремавшего в нем страшного дракона, и раздумчиво произнес:

— Никак не могу догадаться своими пастушьими мозгами, что за оружие спрятано в этом титановом кейсе? Неужели оно действительно может привести в ужас весь мир? Валдис, ты на самом деле не знаешь, что спрятано в этом чертовом ящике?

— Представления не имею, — покачал головой бывший майор разведки. Проделал он это с таким искренним выражением лица, которое сделало бы честь заслуженному артисту Эстонии. Проще говоря, соврал и очень умело. Все ему было известно, но говорить категорически запрещено под страхом расстрела. Почему? Да по самой простой причине. Вдруг, узнав, что спрятано в кейсе, террористы со страху запаникуют и утопят кейс в болоте. Начальство не могло исключить такого нежелательного поворота событий. Ведь на кон была поставлена акция века, при осуществлении которой, как оно полагало, будет ликовать весь мусульманский мир. И не только мусульманский. Немало еще у России врагов, которые свою враждебность скрывают под лживыми демократическими лозунгами и искусственными улыбками на лицах. И еще штрих к портрету высокого начальства террористов. Не могло же оно послать через болото стойких идейных генералов. В этом случае возникла бы другая проблема: генералы могли в болоте простудиться или подхватить какую-нибудь опасную инфекцию, от которой потом пришлось бы очень долго лечиться. Этого тоже нельзя было допустить. Потому что борьбу с неверными нельзя ослаблять ни на один день, ни на один час. А как же генералы не будут ослаблять борьбу с неверными, если опасно заболеют? Ведь и голова у них соображать будет хуже.

— Ладно, хватит философией заниматься, — недовольно обронил Валдис и направился к куче березовых прутьев, предназначенных для мокроступов. — Давай-ка лучше работать. Труд хорошо отвлекает от дурных мыслей. Будешь держать прутья там, где я тебе скажу.

Марат перебрался на противоположный берег озера, собрал удочку, закинул ее (без наживки) в озеро, укрепил удилище под крепкой корягой, осмотрелся и прислушался: не идет ли кто следом, не наблюдают ли за ним недоверчивые глаза старого разведчика? Но все было спокойно. Горячее солнце пронизывало яркими лучами стайки белоствольных берез, легкий ветерок потихоньку полоскал ветки плакучих берез, в высоком голубом небе резвились стрижи. Состояние природы настраивало на лирический лад, но на душе у Марата — музыканта было очень серьезно.

Не переставая зорко следить за противоположным берегом озера, он быстро раскрыл футляр скрипки, бережно, как всегда, вынул инструмент, положил его на внутреннюю сторону крышки, кончиком ножа откинул поперечную деревянную планку у дна футляра, вытащил провод антенны вмонтированной миниатюрной рации, и кинул его на березу.

Через несколько секунд связь с Лубянкой была установлена.

 

12

 

Москва. Лубянка. Четвертый этаж. Кабинет номер сорок три. На двери снаружи красная табличка. На ней бронзой написано: «Заместитель начальника Главного управления ФСБ по оперативной работе генерал— лейтенант Соколов Андрей Иванович».

Хозяин кабинета, задумчивый лет под пятьдесят брюнет, склонился за широким столом над документами. Новенькая, ладно сидящая на подтянутой фигуре генеральская форма очень ему к лицу. Прямой нос, плотно поджатые губы, напряженные в задумчивости брови, и все выражение лица генерала напоминали человека, известного почти всему миру. Да простят меня создатели культового фильма «Семнадцать мгновений весны», но трудно не сравнить Андрея Ивановича с Вячеславом Тихоновым, блестяще сыгравшим роль советского разведчика Штирлица. Ну, очень на него был похож генерал-лейтенант Соколов. Что тут поделаешь?! Природе не прикажешь.

Андрей Иванович посмотрел на кончик дымящейся сигареты, на котором накопился пепел, стряхнул его в пепельницу и слегка вздохнул: « Сколько лет обещал супруге бросить курить и до сих пор не выполнил своего обещания. Трудно привыкнуть думать без сигареты».

Не прошло и месяца, как Соколов занял этот просторный кабинет. Переведен он был с повышением в должности и звании из Новосибирска, где занимал пост начальника областного Управления ФСБ. Новая должность на Лубянке, российский масштаб закружили его словно в водовороте. Он сразу почувствовал огромную разницу в нагрузке. Но, так как Андрей Иванович по своему характеру не привык откладывать текущие дела на потом, то рабочий день у него удлинился часа на три — четыре.

Посмотрев механически на противоположную стену, на которой недалеко от портрета президента Путина висели часы, он невольно улыбнулся. Было без одной минуты шесть вечера. Ровно в шесть позвонит супруга, Мария Степановна. Она, как и муж, привыкла к пунктуальности.

Только генерал подумал об этом, как раздался телефонный звонок. Андрей Иванович был уверен, что звонит жена. И не ошибся. Только он поднял трубку, как в ней раздался вкрадчивый голос:

— Андрюша, это я. С тобой можно сейчас говорить?

— Конечно, Машенька. Я в данный момент один. Дорогая, ты хочешь спросить — задержусь ли я и напомнить, чтобы я не забыл съесть бутерброды и непременно не всухомятку, а с горячим кофе. Так?

— Так, так, — вздохнула Мария Степановна. — Ты напрасно иронизируешь Андрюша. Желудок легко испортить, но трудно лечить.

— Машенька, я обязательно съем бутерброды и непременно с горячим кофе. Даю слово.

— Вот и хорошо. Насколько задержишься?

— Точно не знаю, но, полагаю, не менее, как часика на три.

— Ладно, Андрюша. К твоему приходу я приготовлю твои любимые сибирские пельмени. Да, чуть не забыла, сынок звонил. Из Тулы.

— Сергей? Но почему из Тулы? Он же в Рязани служит. Ты, Машенька, ничего не перепутала?

— Не перепутала, дорогой. Из Тулы. Он там со своей ротой спецназа на каких-то соревнованиях. Сказал, что за успехи в боевой и профессиональной подготовке его досрочно представили к очередному званию — капитана.

— Ну, молодец, Сергуня! Как он там? Как здоровье?

— Да все в порядке, Андрюша. Сказал, что через недельку нагрянет к нам всей семьей в отпуск.

— Это прекрасно! — не сдержал радости Андрей Иванович. — Но почему он мне не позвонил?

— Звонил, но у тебя телефон был занят.

— Возможно.

— Не переживай, во время отпуска наговоритесь досыта. И на рыбалку съездите. Сергей так соскучился по сибирской рыбалке.

— До Сибири теперь далеко, Машенька. Но, ничего, мы и в Подмосковье облюбуем себе местечко. Коллеги подскажут.

— Ты, Андрюша, извини, что я оторвала от работы. Пока, дорогой.

— Пока, Машенька.

Не успел Соколов положить трубку на аппарат, как в дверь постучали.

— Войдите, — разрешил он и прикрыл папкой оперативную сводку.

В кабинет вошел плотно сбитый блондин в форме старшего сержанта — первый шифровальщик Семин. Он был и первым спарринг партнером Андрея Ивановича на татами. Любовь к дзюдо их сблизила с первой недели пребывания Соколова в качестве хозяина кабинета номер сорок три. Семин являлся действующим мастером спорта, а Андрей Иванович бывшим мастером спорта, в молодости. Соколов из-за груза лет не мог выиграть у Семина ни одной схватки, но по искреннему признанию молодого мастера более трудного и упорного противника, чем Андрей Иванович, у него не было.

Товарищ генерал..,— начал Семин, но Соколов с легкой дружеской улыбкой остановил его.

— Давай без формальностей, Николай. Что там у тебя?

— Радиограмма, товарищ генерал, от Ч — 05.

— От пятого? — вскинул брови Андрей Иванович, принимая расшифровку. — Давно не было от него сообщений. Что он там…

Прочитав расшифровку радиограммы, Соколов удивленно и с тревогой посмотрел на первого шифровальщика.

— Николай, но она не закончена?!

— Не закончена, товарищ генерал.

— Что это значит? А это значит не что иное, как то, что во время сеанса связи ему кто-то помешал. И не известно, чем все закончилось.

— Возможно, товарищ генерал.

Соколов еще раз внимательно прочел сообщение от агента номер пять в Чечне. Пятый сообщал: «Готовится террористический акт века на всю Москву. Срок девятое мая. Место — Красная площадь. Оружие неизвестно. Спрятано в закрытом титановом зеленом кейсе. Кейс несем через…»

Андрей Иванович прочитал незаконченный текст еще дважды, вздохнул, посмотрел на стоявшего по стойке смирно старшего сержанта и с нескрываемой досадой обронил:

— Не веселые дела, Николай, очень даже не веселые. Ну, ты иди.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Когда старший шифровальщик ушел, Соколов закурил, и, глубоко затягиваясь сигаретным дымом, заходил в волнении по кабинету.

Через некоторое время, положив сообщение от пятого в папку, он заспешил на пятый этаж в кабинет начальника Главного управления ФСБ по оперативной работе генерал— полковника Громова Михаила Аркадьевича.

Через пару минут грузный, поседевший начальник Главного управления и его заместитель сидели напротив друг-друга у приставного стола и беспрерывно дымили сигаретами, словно не курили по меньшей мере с неделю. Дым клубился над их головами, поднимался к потолку и причудливыми фигурами расползался во все стороны.

Незаконченная радиограмма от пятого лежала на столе перед ними, а сбоку стояла стеклянная пепельница.

Являясь настоящими профессионалами в своем деле, оба чекиста прекрасно поняли ту огромную опасность, которая нависла над Москвой и какая большая ответственность легла на их плечи.

Генерал Громов, в который уж раз молча, лишь шевеля поджатыми губами, перечитывал расшифрованный текст, недовольно покачивал головой, затягивался сигаретным дымом, шумно выпускал дым вверх через нос и широкие ноздри, затем вновь упирался тревожным взглядом в радиограмму.

— Это был мой лучший агент, — прервал затянувшуюся паузу Соколов. — Настоящий патриот чеченского народа. Он был завербован группой разведки ФСБ Новосибирского спецназа. Замечательный был парень. С детства у него трудная жизнь сложилась. Детдомовский. Талантливый был парень — изумительно играл на скрипке.

Громов сердито вмял остаток сигареты в пепельницу и недовольно заметил:

— Андрей Иванович, мне не нравится, что ты о своем лучшем агенте говоришь в прошедшем времени. Давай не будем делать поспешных выводов. Ведь, как известно, надежда умирает последней.

— Это так, Михаил Аркадьевич, но я не знаю, что и думать, — развел руками Соколов. — Радиограмма оборвалась так неожиданно. Девяносто девять процентов за то, что его застали во время сеанса связи и ликвидировали.

— Но не все сто, — возразил Громов. — Возможны и другие ситуации. Например, села батарея. Или, заметил опасность и прекратил связь. В таком случае он попытается выйти на связь вновь в ближайшее время. Будем надеяться

— Все это, конечно, возможно, но маловероятно, — высказал свое мнение Соколов, — но дай — то Бог! — и он закурил следующую сигарету.

— Будем надеяться, — повторил Громов и перешел за свой стол, — и не только надеяться. Будем действовать и немедленно. Необходимо сейчас же составить план наших чрезвычайных экстренных мер и сегодня же приступить к его выполнению. — С этими словами он нажал красную кнопку на столе, вызвал адъютанта, рослого, атлетически сложенного майора, и, когда тот вошел, распорядился: — Олег Викторович, немедленно пригласите на срочное совещание всех старших офицеров Управления. Выполняйте!

— Слушаюсь!

Когда майор, щелкнув каблуками, вышел из кабинета, Михаил Аркадьевич перевел напряженный взгляд на Соколова и раздумчиво проговорил:

— Андрей Иванович, меня вот что ставит в тупик. Твой агент сообщает, что они несут кейс с оружием…Дальше многоточие. Возникают вопросы: какое оружие? и, главное, где несут? Ясно, что наш источник, внедрившийся в группу террористов, идет вместе с ними. Но почему несут? Не везут на автомобиле, не летят самолетом или вертолетом, а несут. И где несут? Да-а, весьма странная ситуация. Задачка со многими неизвестными. У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Думаю, Михаил Аркадьевич, что ответить на вопрос — почему несут, а не везут, не представляет большой сложности. Как известно, при любых перевозках у правоохранительных органов могут возникнуть вопросы к этой группе, требование предъявить содержимое кейса для досмотра, что, понятно, совершенно не входит в планы террористов. А вот вопрос — где несут, действительно является сложным и для нас главным. Полагаю, что нужно будет мобильными группами спецназа перекрыть все доступы к столице. И еще, Михаил Аркадьевич, предлагаю задействовать военные спутники, сфокусировав их внимание на территорию вокруг Москвы.

— Я полностью с тобой согласен, — кивнул начальник Управления, — все это мы обсудим на совещании, но меня, Андрей Иванович, не покидает тревожная мысль. Хотя я был против пессимизма в отношении агента номер пять, но.., — Громов замолчал и стал раскуривать новую сигарету.

— Что но, Михаил Аркадьевич?

— Я вот что имею в виду. Если пятый погиб, захваченный во время сеанса связи с Лубянкой, то террористы могли изменить свои планы. Вероятнее всего они так и сделают. Не приведи Господь, конечно!

— Это верно, — помрачнел Соколов. — Трудно предположить, что им взбредет в голову. Не исключено, что могут направиться со своим кейсом в другой крупный город.

— Все это мы сейчас и обсудим на совещании, — торопливо ответил Громов, услышав негромкий стук в дверь.

После его разрешения в кабинет стали входить старшие офицеры Главного управления по оперативной работе.

 

13

 

Услышав с противоположного берега озера хруст сухого валежника, Марат остановил передачу радиограммы. Замер. Прислушался. Неосторожные, с треском валежника чьи-то шаги явно направлялись в его сторону. Раздался громкий голос Абдуллы:

— Марат, ты где?

Марат быстро спрятал антенну в футляр скрипки, замаскировал рацию деревянной перекладиной, уложил скрипку на свое место и закрыл футляр. Через несколько секунд из-за корявой березы выглянул Абдулла и, увидев Марата, держащего в руке удилище, спросил:

— Ты что не отвечаешь? Уснул что ли?

— А ты чего орешь, друг мой сердечный? — ответил нарочито недовольным голосом Марат. — Всю рыбу распугаешь. Ты что не мог потихоньку подойти, без ора? Ты же рыбак.

— Извини, — приглушенно ответил Абдулла и, положив кейс на колени, присел на корточки рядом. — Я тоже удочку захватил. Ты поймал что-нибудь или не клюет?

— Поймать ничего не поймал, но вроде клюет, — ответил деловито Марат и выдернул леску из воды. — Во, опять склевали, сволочи! — и он показал оголенный крючок. — Уже в третий раз. Какая-то хитрая рыба здесь.

— А ты на что ловишь? — поинтересовался Абдулла.

— Как на что? На тот корм, который находится в рыболовном пакете.

— Да-а, рыбак, вижу, из тебя никудышный, — снисходительно усмехнулся Абдулла. — Надо было ловить на живого червя. Ты что, поленился червей накопать?

— Выходит, поленился.

— Тоже мне, рыбак, горе луковое. Погоди, я мигом.

Абдулла отошел от берега на несколько метров, внимательно осмотрел землю и, выбрав подходящее, по его мнению, место, начал копать ножом. Через несколько минут он положил перед Маратом носовой платок, связанный концами в свободный узелок, полный жирных червей, перемешанных с землей.

— Думаю, не найдется рыбы, которая не соблазнилась бы на таких вкусных червей, — довольно вымолвил он и стал поспешно собирать свою удочку, извлеченную из пакета.

Вскоре желтые болотные комары обнаружили рыбаков и вынудили их надеть шлемы и опустить на лица защитные сетки.

Через час рыбалки их общие трофеи составили шесть крупных окуней, четыре увесистых щуки и десяток небольших колючих ершей. На долю Абдуллы приходилась основная часть добычи. И он был очень этим доволен. Марат же и не стремился превзойти своего старшего товарища и начальника. Он порой умышленно закидывал удочку без наживки. Ему более важно было доброе расположение к нему Белого Абдуллы.

Рыбалка прошла почти без посторонних разговоров. Абдулла был полностью захвачен ею, а Марат старался не мешать: пусть начальник наслаждается любимым занятием.

Когда улов стал довольно весомым, Абдулла заговорил первым, громко, не боясь распугать рыбу.

— Ты знаешь, Марат, не нравится мне этот эстонец Валдис. Высокомерный он какой-то. Помнишь, как он недавно отзывался о нас? Холуи, рабы у господ и еще — вам только скот пасти.

— Не помню, — слукавил Марат.

— Как это не помнишь!? Я тогда назвал всех господами, а он поправил, сказал, что мы обыкновенные холуи и рабы у господ. И, кроме того, помнишь, с каким наслаждением он рассказывал о садистских делах своего папаши? Тогда мне это очень не понравилось.

Марат в душе усмехнулся, но, чтобы не обидеть Абдуллу, с серьезным видом спросил:

— Между вами что-то произошло? Вроде ты даже восхищался бывшим майором разведки.

— Я им восхищался? Аллах с тобой! — с оттенком обиды воскликнул Абдулла и отвернул лицо в сторону.

— Не обижайся, значит, мне просто показалось, — Марат дружески толкнул Абдуллу в бок.

— А ты знаешь, почему я пошел сейчас к тебе рыбачить?

— Странный вопрос, — улыбнулся Марат. — Любишь рыбалку, вот и пошел.

— Да нет, не потому. Обидел меня сильно этот зазнайка. А заодно и всех чеченцев.

— Как это было?

— Очень просто. Когда я стал помогать ему в изготовлении его мокроступов, то прутья у меня вырывались из рук. Словом, ничего не клеилось. Но я же ведь первый раз с ними дело имел. Вначале Валдис материл меня, а потом совсем прогнал. Сказал, что без меня, недотепы, он быстрее справится.

— И ты на это обиделся?

— Не на это, — вздохнул Абдулла. — Еще он сказал, что мы, чеченцы, с одной извилиной в башке и нам можно доверить только чистку нужников. Каков подлец! Ты понимаешь, Марат, по его мнению — мы не люди, а безмозглые уборщики туалетов! Не знаю, как я только сдержался и не пристрелил его. Грех не хотелось брать на душу.

— И правильно сделал, что сдержался. С этим заносчивым проводником мы обязательно разберемся: никто не давал ему права оскорблять чеченцев. Но разберемся позже. Сейчас важно, чтобы он вывел нас из болота. А там посмотрим.

— Ты сказал — успеем с ним разобраться, — Абдулла пристально посмотрел в глаза Марату. — Как разобраться? Что ты имеешь в виду? Убить?

— Я же сказал — там посмотрим, — уклончиво ответил Марат. — Но в данный момент нам конфликты не нужны. Может, ты хочешь остаться на этом острове среди болот на постоянное жительство? Один из нас уже остался.

Абдулла сразу сник.

— Да упокоит Аллах несчастную душу Джаббара, — тяжело вздохнул он. — Ты прав, Марат, сейчас не до обид и конфликтов. И рыбачить что-то расхотелось. Наловили достаточно. Пойдем на стоянку.

Увидев хороший улов, Валдис встретил рыбаков улыбкой и своеобразной шуткой:

— Оказывается, чеченцы еще и рыбу умеют ловить. Молодцы!

Абдулла собрался было что-то резкое ответить проводнику, но Марат вовремя предупредительно толкнул его локтем в бок. Абдулла промолчал, шумно выдохнул и, раскладывая рыбу на траве, через минуту сухо распорядился:

— Наш улов, твоя последующая работа, Валдис. Почисти рыбу и свари на ужин уху, и пожарь. Надеюсь, найдешь способ, как пожарить рыбу без сковородки. Ты же умный.

Валдис удивленно посмотрел на него, согнал с лица улыбку и по-военному четко ответил:

— Будет исполнено, командир. Зажарю рыбок на вертеле. Вкуснее будет, чем на сковородке.

Возле остатков березовых прутьев лежали стопкой три пары готовых мокроступов. Ничего не скажешь, старый разведчик был мастером на все руки.

Валдис перенес рыбу в сторонку и принялся ее чистить. Абдулла бросил на него косой взгляд, потом отвернулся и, скрестив руки на груди, уставился грустным взглядом на болото, над которым от горячих солнечных лучей поднималось к небу текучее марево.

Марат, сидя на траве, от нечего делать, стал протирать влажным платочком футляр скрипки.

Абдулла, стряхнув с себя задумчивость, тяжело вздохнул, присел на траве возле Марата, обнял его за плечи и попросил:

— Сыграй, дружище, что-нибудь печальное. Помянем музыкой душу погибшего чеченца Джаббара. — Слово чеченца Абдулла произнес умышленно, как бы подчеркивая, что это касается чеченцев, и совсем не относится к каким-то там эстонцам.

— Конечно, Абдулла, я сыграю, — с готовностью отозвался Марат и вынул скрипку из футляра. Затем пересел с травы на свой ранец и взял смычок на изготовку. Немного посидел неподвижно, потупив взгляд, словно перебирал в памяти известные ему музыкальные произведения, потом осторожно тронул смычком струны, и вот возникла тихая траурная мелодия реквиема Моцарта. Плавная, медленная музыка была проникнута глубокой печалью. Постепенно мелодия набирала силу и вот уже, разбирающийся в музыке и помнящий хоровое исполнение реквиема, вообразил бы в этом месте просветленное соло сопрано — мелодию старинного хорала «Господь прославит тебя в Сионе».

Абдулла, закрыв глаза и медленно покачивая головой, буквально пил скорбную мелодию великого Моцарта.

Вот закружила стремительная и драматическая двойная фуга на слова «Господи, помилуй». Потом зазвучала вторая часть реквиема. Бурная, пламенная музыка рисовала картины Страшного суда, светопреставления. Буквально угадывался диалог: неумолимые грозные басы и жалобные реплики предполагаемых голосов. Но вот величаво и неторопливо высказался бас — солист, взволнованно вступил тенор, затем также по очереди альт и сопрано. После этого зазвучала четвертая часть реквиема «Помяни». Здесь угадывался прозрачный, светлый по настроению лирический квартет четырех солистов. Затем в тоскливой мелодии реквиема возник суровый и неумолимый образ Бога, карающего грешников, к нему были обращены мольбы о спасении. Следом началась шестая часть произведения — «Отвергнув». Здесь при хоровом исполнении мрачным возгласам мужских голосов трепетно и робко отвечали женские «Призови меня». Это место было полно мистических, смутных ожиданий.

Из-под сомкнутых век Белого Абдуллы выкатились две крупные слезинки. За ними выступили еще две.

В это самое время зазвучала седьмая часть реквиема — «Слезный день этот». Интонация горестного вздоха угадывалась в этой части произведения. Удивительным было то, что смычок в руках талантливого исполнителя умело воспроизводил и вокальную основу мелодии и ее оркестровое сопровождение. Музыка этой части отличалась необычайной задушевностью и красотой.

— Стой, хватит, — севшим голосом прошептал Абдулла и махнул рукой. — Больше не надо. Всю душу выворачивает. — Он вытер мокрые глаза носовым платком и добавил, — у меня слов нет. Ты, Марат, гениальный чеченец. Я горжусь тобой.

Марат уложил скрипку и смычок в футляр и обнял Абдуллу за плечи.

— Прости, что растревожил, — с тихой задумчивостью сказал он. — Однако, друг мой, и печальная музыка нужна. Слезы очищают душу человека. Уводят от дурных мыслей и замыслов.

— Это точно, — согласно кивнул Абдулла и хотел еще что-то сказать, но, переполненный внутренними переживаниями, лишь махнул рукой. Однако после некоторого молчания добавил: — Ты гений, Марат.

— Ну, это ты преувеличил, — возразил с легкой улыбкой Марат.

Тут к ним подошел Валдис и, обращаясь к Марату, с дрожью в голосе вымолвил:

— Потрясающе, Марат! Честно признаюсь, слезу из меня трудно выдавить, но от твоей волшебной музыки ком в горле застрял. Спасибо тебе!

— Это Моцарту спасибо, — скромно обронил Марат.

Круто развернувшись, Валдис быстро ушел к рыбе и с каким-то неистовством заработал ножом. Рыбья чешуя полетела во все стороны.

Солнце, свалившись за горизонт, угасало: была видна лишь его тоненькая багровая кромка. Болото парилось легким туманом, сквозь него слабо золотились макушки деревьев далекого леса. То тут, то там слышались всплески и шепот пролетных птиц, готовящихся в ночь покинуть болота.

Валдис, указав на позолоченные закатным солнцем макушки далекого леса, заметил:

— Видите тот лес? Он растет на Девичьей косе. Вот туда и потопаем спозаранку.

Абдулла и Марат, посмотрев в указанном направлении, промолчали. Ужин был готов, и они принялись за наваристую уху, предварительно приняв по сто граммов разведенного спирта. Ну, какая же может быть уха без рюмки крепкого алкогольного напитка!?

— Давайте, мужики, остатки спирта сохраним на самый экстренный случай, — предложил Валдис, с аппетитом уплетая уху. — Дорога длинная, мало ли что. Жаль мало захватил. Мне говорили, что чеченцы не пьют. Вам, мусульманам, якобы, Коран запрещает. Но, как вижу, ошиблись ваши руководители.

— Выходит, ошиблись, — отозвался Абдулла, очищая от костей кусок вареной щуки. — Наши начальники тоже не дураки выпить. Сам замечал. Только они пьют более дорогие напитки: коньяки там всякие да виски. А я думаю, что лучше нашей чеченской самогонки — чачи ничего нет.

— Чача? — заинтересовался Валдис, — из чего ее гонят?

— Из забродившего виноградного сока, — с чувством превосходства ответил Абдулла. — Вот сдадим этот чертов кейс Аслану Хамукову и — в родные горы. Уйду в самое высокогорное село. Остался у меня один дальний родственник. Буду помогать ему пасти коров и овец. Какая там благодать — тишина, никто не стреляет, чистый воздух…Устал я от этой проклятой войны. Смастерю самогонный аппарат и стану выгонять чачу.

— Ты что, Абдулла, хочешь торговать чачей? — усмехнулся Марат.

— Нет, торговать не буду, буду гостей угощать, — мечтательно ответил Абдулла и посмотрел в сторону горизонта, словно хотел рассмотреть там родные чеченские горы. — Люблю гостей, большую веселую компанию. Люблю песни петь с друзьями. Может, пойдешь со мной, Марат? Я за тебя слово замолвлю. Примут, как родного.

— Что-то меня самогонная перспектива не очень заинтересовала, — улыбнулся Марат. — Меня больше спорт интересует, а не чача. А в первую очередь, конечно, скрипка.

— Скрипка — это хорошо, — вздохнул Абдулла, — но где ты будешь продолжать учиться? В Чечне консерватории нет.

— А зачем ему учиться? — вступил в разговор Валдис. — Игре Марата могут позавидовать многие профессионалы. Давай-ка, Марат, лучше со мной, в Эстонию. Помогу устроиться. Станешь разъезжать с концертами по Европе, а то и по всему миру. Хочешь, стану твоим продюсором? Не малые деньги будем зашибать. Конечно, больший процент будет твой. Подумай. Более надежного помощника в этом деле тебе не найти. Концертная деятельность очень не простая вещь. В этой сфере много проходимцев вертится. Я же тебя в обиду не дам и не обману. Мы же на этих болотах, можно сказать, близкими людьми стали. Почти родными. Плюй ты на эту засраную Чечню. Там еще сто лет мира не будет. А ты талант. Еще раз говорю — подумай хорошенько.

— Ладно, подумаю, — усмехнулся Марат.

Абдулла, услышав про засраную Чечню, отвернул лицо в сторону и на скулах его заходили желваки. Сколько сил стоило ему сейчас сдержаться, чтобы не пристрелить ставшего ненавистным ему проводника, так пренебрежительно отзывающегося о его родине Чечне и о чеченцах. То, что Валдис сейчас предлагал чеченцу Марату, так наверняка преследовал какую-то свою, тайную выгоду.

Ни слова не говоря, Абдулла поднялся, отказался есть рыбу, жареную на вертеле и, отойдя метров на пятнадцать в сторону, заходил в нервной задумчивости туда-сюда.

Марат укоризненно посмотрел на довольное лицо Валдиса, уплетающего большой кусок жареной щуки, и негромко сказал ему:

— Послушай, бывший майор, Абдулла очень обижается на тебя за то, что ты при каждом удобном случае стараешься унизить чеченцев. Зачем ты это делаешь? Кстати, мне тоже это не очень приятно. Просто я моложе и у меня нервы крепче.

Валдис удивленно посмотрел на Марата, отложил недоеденный кусок щуки, вытер лоснящиеся от жира губы носовым платком и с откровенным простодушием ответил:

— Да я без всякой задней мысли, Марат, без злобы.

— Странно как-то, — оборвал его Марат. — Унижаешь без злобы. Это уже на садизм похоже. Ты вроде удовольствие получаешь от этого. А если мы в адрес эстонцев начнем разные гадости говорить. Тебе это понравится?

Валдис помолчал, насупился, потер в задумчивости подбородок и согласился.

— Да, наверное, мне это не понравится. Извини, это все мой несдержанный характер. Считай, что мы эту тему перетерли. Впредь худого слова не услышите. В мои планы совершенно не входит ссора с вами. Хочешь, я извинюсь и перед Абдуллой?

— Это было бы не плохо, если тебя не затруднит. При случае, конечно. А сейчас лучше его не трогать. Пусть успокоится. Он мужик отходчивый.

— Я понял, Марат, извини еще раз.

— Ладно, проехали.

Над их головами с криком пронеслись уставшие в полете казарки. С болота потянуло прохладой. Туман на нем становился плотнее, таинственнее. Где-то квакнула лягушка. Ей ответили сразу две.

— Вот и лягушки проснулись, — негромко оповестил Валдис. — Можно считать, что болото полностью ожило. Ну, а нам, мужики, пора укладываться спать. Завтра нас ждет тяжелый день.

Вскоре они залезли в спальные мешки и опустили на лица накомарники.

Абдулла долго не мог уснуть. Он смотрел сквозь сетку в высокое темнеющее небо, на котором замерцали первые звезды, и никак не мог отогнать привязавшуюся мысль: «Почему я лежу сейчас на этом острове среди болот с титановым кейсом, в котором притаилось какое-то чудовищное оружие? Зачем мне, пастуху, это нужно? Лучше бы я сейчас лежал на бурке в родных чеченских горах, смотрел на родное кавказское небо и дышал чистым горным воздухом, а не этим болотным, кислым и прогнившим.

Сумрак все плотнее накрывал остров Плакучих берез. Небо становилось темнее, звезд на нем прибавлялось и они разгорались ярче..

Абдулла по-прежнему продолжал смотреть в далекое небо и потихоньку вздыхал. Сон совершенно не шел к нему. Рядом мирно сопел крепко уснувший Марат, а из-за него доносился густой храп проводника Валдиса.

«Счастливые, — подумал о своих спутниках Абдулла. — Спят, словно у себя дома. Но почему я весь на нервах? Может, я не понимаю того, что понимают они? Возможно, они знают свою цель в жизни, к которой стремятся. Марат, например, мечтает стать знаменитым музыкантом. А я? Что я? Хочу быть по-прежнему пастухом и чачу гнать для гостей. Может, со стороны это кажется смешным, но я действительно именно этого хочу. И еще я не хочу воевать, убивать людей. Душа протестует. Война, мне думается, самое глупое занятие, которое придумали люди».

Сон спящих баюкали тихий ветерок, слабое шуршание травы, шелест березовых веток и приглушенное кваканье дремлющих лягушек.

От неотступных тяжелых мыслей у Абдуллы разболелась голова. Он предположил, что поднялось внутричерепное давление, и решил помассировать виски и шею. Откинув с лица накомарник и расстегнув молнию на спальном мешке до пояса, он сел на траве и…обмер.

 

14

 

От ног по спальному мешку к его груди, приподняв голову, медленно ползла черная змея. Ее немигающие, поблескивающие от небесного света глаза, похожие на черные мокрые бусинки, внимательно следили за каждым движением Абдуллы.

От возникшего смертельного страха у Абдуллы мгновенно пересохло в горле, и все тело окаменело, словно в параличе. «Это конец, — с ужасом подумал он, — вот она — летучая змея! Сейчас прыгнет, ужалит, я потеряю рассудок и все дальнейшее произойдет как с Джаббаром».

Но змея не спешила нападать. Она медленно подползла к лицу Абдуллы и уставилась ему в глаза с расстояния, примерно, сантиметров двадцати.

Такого ужаса Белый Абдулла еще не испытывал в жизни. Ему не было так страшно даже тогда, когда он тонул в быстрой горной реке, бросившись на спасение жеребенка, угодившего в водоворот. Тогда их обоих спасли подоспевшие товарищи. А кто спасет сейчас от этой змеи, приготовившейся к прыжку? Марат и Валдис безмятежно спят. Но если бы и проснулись, то это ничего не изменило. Змее понадобятся доли секунды, чтобы сделать свой смертельный укус. Вдруг в голове пронеслась нелепая мысль: «Куда эта тварь ужалит? В лицо или шею?» Как будто это имело принципиальное значение. И еще в этот момент Абдулле пришло в голову другое несуразное сравнение — змея — это поднятый нож гильотины, а его голова лежит под нависшим косым ножом в зажатой дубовой колодке. Вот она смерть, совсем рядом. Жизнь и небытие. Между ними расстояние в доли секунды, в один только миг.

Абдулла не выдержал первым. В горле до того пересохло, что он непроизвольно сделал глотательное движение. Кадык его проделал движение вверх-вниз, и этого оказалось достаточно, чтобы змея расценила чуть заметное движение человека за агрессию в свой адрес. Она с быстротой молнии укусила Абдуллу в шею, а Белый Абдулла, сам не понимая как это у него получилось, успел схватить змею правой рукой сантиметрах в пяти от головы и вытянул руку в сторону. Он сжимал змею с такой силой, что суставы его пальцев побелели. Змея, извиваясь и широко, угрожающе раскрывая пасть, пыталась вырваться из смертельного капкана — руки, но это ей не удавалось. Казалось, никакая сила сейчас не могла разжать пальцы несчастного Абдуллы. Через минуту стало заметно, что силы у змеи истекают, она явно задыхается, извилистые движения ее тела становятся все медленнее.

Крикнуть хотел Абдулла, позвать на помощь товарищей, но из пересохшего горла только хрип вырвался. Тогда он левой рукой с кейсом стукнул по спальному мешку Марата.

Марат проснулся сразу. Откинув с лица накомарник и расстегнув на спальном мешке молнию, он несколько секунд удивленно смотрел на Абдуллу со змеей в руке, ничего не соображая спросонья. Но, так как он «врубался» в реальность очень быстро, то, поняв в чем дело, крикнул:

— Держи ее, Абдулла! Крепче. Как тебе удалось поймать ее?

— Летучая змея! — наконец выдавил из себя Абдулла. — Она меня ужалила.

— Ужалила?! — вскричал Марат и мигом оказался возле пострадавшего. Схватив змею сильной рукой под самую голову, Марат с такой силой сжал ее, что она, всего лишь несколько раз слабо дернувшись в конвульсиях, затихла. Вытянувшись, она стала длиннее и выглядела теперь совсем не угрожающе, а как простая веревка длиной сантиметров семьдесят.

Не выпуская мертвую змею из руки, Марат быстро подошел к храпящему проводнику и не очень вежливо потолкал его ногой.

— Подъем, Валдис, боевая тревога! — закричал он, нарушая ночную болотную тишину. — Быстро вставай!

Надо отдать должное бывшему майору разведки. Валдис выскочил из спального мешка с быстротой испуганной кошки и за считанные секунды разобрался в сложившейся трагической ситуации.

— Это болотная гадюка, — уверенно констатировал он, разглядывая в руке Марата задушенную змею, словно редкую картину в музее.

— Что ты на нее смотришь? — повысил голос Марат. — Она укусила Абдуллу. Скорее вводи ему противоядие.

— С этого и надо было начинать, — огрызнулся Валдис и кинулся к ранцу.

Абдулла между тем лег на бок и слабо простонал:

— А я думал, что это летучая змея.

— Я же сказал — болотная гадюка, — не оглядываясь на пострадавшего, ответил проводник, сноровисто заряжая шприц противоядием. — Куда она тебя клюнула?

— В шею, — простонал Абдулла. — Тошнит и голова кружится. — Он свалился на спину и смежил веки. — Я умру, Валдис? — голос его становился все тише и слабее и в нем появились дрожащие нотки, словно у умирающего столетнего старика.

— Не умрешь, — заверил Валдис и сделал пострадавшему укол под левую лопатку. Раз я ввел тебе противоядие, то будешь жить. Одно плохо, что гадюка укусила тебя в шею, а не в ногу.

— А какая разница? — спросил расстроенный Марат.

— Мозг близко от укуса, — покачал головой Валдис. — Яд быстрее подействует на мозг. А это плохо. Могут быть осложнения с головой.

— Но жить-то он все же будет? — переспросил озадаченно Марат.

— Живой будет, но за его координацию движений я весьма опасаюсь.

— За какую еще координацию? — не сразу сообразил Марат.

— Боюсь, что придется нести потерпевшего на носилках. А это почти невозможно.

— Как это невозможно? Если надо — понесем.

Валдис, видя, что Марат по-прежнему держит в руке задушенную змею, нервно заметил:

— Что ты сроднился с этой гадиной? Выбрось, пожалуйста.

Марат отшвырнул дохлую змею в сторону и повторил свой вопрос:

— Почему ты полагаешь, что нести Абдуллу на носилках невозможно?

— Ну и наивный же ты, — скривил губы проводник. — Что непонятного? — Он отвел Марата в сторону и зашептал:

— Мы с носилками тяжелее станем и не пройдем болото. Утонем в трясине. Тогда всем конец.

— И что предлагаешь? — сухо спросил Марат.

— Пока ничего. Посмотрим, какое будет состояние Абдуллы к утру. Сейчас, как видишь, он лежит пластом и, понятно, идти не может. Словом, подождем до утра.

— Ну, а если Абдулле лучше не будет? Что тогда?

— Я сказал — подождем до утра, — уклончиво буркнул Валдис и направился к пострадавшему.

Склонившись над Абдуллой, он не без тревоги спросил его:

— Как дела? Ты хорошо понял мой вопрос? Постарайся ответить.

Не открывая глаз, Абдулла, тяжело вздохнул и медленно произнес:

— Это Аллах меня наказал. За то, что я смерть людям несу.

Марат, закусив нижнюю губу, промолчал. Он думал о чем-то своем. Валдис же, не придав значения словам Абдуллы, повторил свой вопрос строже:

— Я спросил — как твои дела? Ответь. Как самочувствие? Что с головой? Встать можешь?

— Я тела не чувствую, — прошептал в ответ Абдулла. — И голова кружится, будто я на карусели. Глаза не могу открыть, все перед ними плывет.

— Должно пройти, — ответил раздумчиво Валдис, но в голосе его Марат уловил нотки сомнения. — Должно, — повторил проводник и зачем-то внимательно осмотрел наручник, которым был прикован зеленый кейс к руке Абдуллы. — Подождем до рассвета. Держись.

Марат увлек Валдиса в сторону и тихо высказал ему свое сомнение:

— Я почувствовал, что ты не уверен в его выздоровлении. Поэтому я прошу ввести ему еще одну дозу противоядия.

— По-моему, это лишнее, — пожал плечами Валдис, — сейчас все зависит от его организма, иммунитета.

— Я очень тебя прошу. Ведь вторая доза не может ему повредить? Или я не прав?

— Повредить-то не повредит, но будет ли от нее толк — не знаю. Конечно, я не профессиональный врач, точно сказать не могу. Но если ты настаиваешь, я сделаю еще один укол. Однако, хочу предупредить, что чрезмерная доза может отрицательно сказаться на его сердце.

— Что, может случиться инфаркт?

— До инфаркта, думаю, не должно дойти.

— Тогда действуй. Сердце у Белого Абдуллы крепкое, хотя и очень ранимое, чувствительное к несправедливостям.

— Да-а, все это очень удивительно.

— Что удивительно?

— То, что таких чувствительных, как вы, ваши командиры послали на ответственное задание. Один музыкант, второй с чувствительным сердцем, а третий был с астмой, царство ему небесное. Можно сказать, вы не диверсанты, а.., — перехватив недовольный взгляд Марата, он не закончил фразу. Махнув рукой, Валдис быстро подошел к ранцу Абдуллы, извлек из него шприц с противоядием, заполнил его и, посмотрев в мрачное лицо подошедшего Марата, с нотками превосходства сказал: — кажется, я понимаю, почему на это серьезное дело послали вашу хилую команду.

— И почему же? — прищурился Марат. Внутри у него уже все кипело, но он еще находил в себе силы сдерживаться, чтобы не отчитать, как следует, заносчивого эстонца.

— Полагаю потому, что вся ваша гвардия чеченских боевиков в стадии разложения, как загнивающий организм тяжело раненого зверя. Собственно, и организма-то целого уже нет, а лишь одна гангрена. Вы трое, как менее загнившие клетки разлагающегося организма. Похоже, лучше вас никого и не нашли. Вот и послали вас. На безрыбье, говорят, и рак рыба. Ты не обижайся, Марат. Я подхожу к чеченскому вопросу чисто философски. Мне, собственно, до фонаря, чем в Чечне все кончится. У тебя, наверное, иное мнение. Извини.

Да, у Марата было иное мнение, но только в части того, что ему, в противоположность Валдису, не безразлично было, чем кончится война на его родине. Но в том, что оставшиеся в Чечне бандитские группировки находятся сейчас в стадии разложения, что их съедает изнутри гангрена, он был полностью согласен и даже рад этому. Но его мысли были не для ушей Валдиса, бывшего майора разведки. Марат знал, кому и когда что говорить. В данном случае он понимал, что в политическую полемику с этим хитрым проводником вступать не следует и обострять отношений с ним не стоит. Хотя бы до тех пор, пока они не выберутся из этого проклятого болота. Лучше держаться золотой середины.

— В философии мне с тобой не тягаться, Валдис, — постарался ответить он дружелюбно. — Да и вообще в политике я не силен. Если поговорить о музыке — другое дело. А философию и политику давай оставим для ученых и политиков. Не тяни, ставь Абдулле укол.

Валдис молча кивнул, и, подойдя к безмолвному пострадавшему, неподвижно лежащему на спине, словно манекен, сделал ему вторичный укол.

Тронув Марата за плечо, он тихо сказал:

— Отойдем, разговор есть.

Отошли от пострадавшего подальше и Валдис все также тихо продолжил:

— Дела-то хреновые, Марат. Думаю, что наш несчастный Абдулла до утра не дотянет. Поверь моему опыту. Ему сейчас могло помочь только срочное переливание крови. Но, к сожалению, здесь нет клиники с отделением реанимации. Сожалею, Марат.

Он помолчал, вздохнул и более жестко добавил:

— Пойми меня правильно, но не потащим же мы труп через болота? А задание должны выполнить. От его выполнения зависит наше с тобой будущее. Значит, мы должны забрать кейс у Абдуллы и продолжить путь вдвоем. К сожалению, конечно.

— Но как забрать кейс? — озадаченно вымолвил Марат. — Он же прикован к его руке наручником. А ключа у нас нет.

Валдис состроил недовольную гримасу.

— Ты как дитя наивное. Выход один — отрезать кисть и высвободить кейс. Здесь уж не до сантиментов.

— Отрезать Абдулле кисть!? — опешил Марат. — Ну, и садист же ты, Валдис. — В тебе нет ничего человеческого.

— А у тебя есть другое предложение? — зло зашептал проводник. — Может, ты хочешь нести труп с кейсом на себе до самых Мытищ? Давай, неси. Флаг тебе в руки. Только с трупом по болоту ты не пройдешь.

— В случае смерти Абдуллы я бы похоронил его достойно на острове вместе с этим злополучным кейсом.

— И что дальше? — почти по-змеиному прошипел Валдис. — Кому мы после этого будем нужны? А нужны мы руководителям только с кейсом и при условии, если доставим его в назначенное место и вовремя. В противном случае нас самих сделают трупами, обвинив в предательстве.

Марат помолчал, о чем-то глубоко задумавшись, потом, согласно кивнув, с нотками примирения ответил:

— Ты прав, Валдис. Кейс нам действительно нужен.

— Вот и чудесно, — облегченно выдохнул бывший разведчик, который в душе не желал конфликта с Маратом — музыкантом. Он вполне серьезно надеялся успешно завершить операцию с кейсом, получить вторую половину гонорара и увлечь Марата концертной деятельностью. Тут Валдис очень точно просчитал свой меркантильный интерес. — Надо вздремнуть, Марат, — вымолвил он, зевая, и направился к своему спальному мешку. — Тяжелый день предстоит нам завтра. И ты ложись, что стоишь свечкой? Абдулле сейчас может помочь только его собственный организм.

— Ты спи, — ответил Марат, направляясь к Абдулле. — А я подежурю возле него.

— Дело твое, — равнодушно буркнул Валдис и, чуть подумав, добавил, — Будет просить воды — не давай. Смачивай только губы.

— Как это не давать воды?

— Ты же не хочешь ему вреда? Поэтому делай, как я говорю. Вода только усилит давление на его сердце. — И Валдис спрятался в спальном мешке.

— Учту, — вздохнул Марат и, опустившись в изголовье пострадавшего, положил ему на лоб свою ладонь. От головы Абдуллы шел жар, словно от печки. Дышал он тяжело, будто всасывал воздух в легкие через тоненькую трубочку. Но пить не просил. Он был без сознания.

​

Продолжение следует.