Современная всемирная литература

Продолжение. Начало в №№101-110

​

193. Мгновение.

 

Теперь, реже, иногда, вдруг оживает это воспоминание; каким-то ярким, солнечным днем оно живет во мне.

Я еду в метро и смотрю на сосновый парк, редкие высокие сосны, на скамейке сидят двое и целуются. Тут когда-то, к этой станции метро ходил трамвай.

Мгновение остановись! Я вижу себя, едущим в трамвае, сейчас выходить, метро, последняя остановка, я замечаю трех девушек, среди них одна... наши глаза встречаются. "Если бы она одна", — думал я. Нам выходить, они впереди, я за ними, и вдруг я замечаю, или мне кажется, что она, словно прочитав мою мысль, отстает от подруг, и ждет, а я, ослепленный и ею, и еще чем-то, прохожу рядом, мимо... с гордо поднятой головой и трепещущим сердцем...

Все, как всегда, проходит, я опомнился, но поздно...

Это мгновение ожило позже...

А сейчас, я вспоминаю это мгновение, озарившее меня счастьем любви, я помню его, это мое прошлое, я с ним.

 

194. Победа! Чего?

 

Премьера состоялась. Я сидел в зале и наблюдал: кто же придет. Я объявил всем; те, на кого я рассчитывал, не пришли. Я не верил своим глазам! Кузьмин, автор "Христа и черта", Фареник, Бачинский... Я удивлялся и радовался, в семь я махнул рукой.

Я смотрел на сцену и поражался. Я думал, что Лида обязательно что-то забудет, но сейчас она была само спокойствие, само...

— Звук, — кричали в зале.

— Эй, Володька.

Я оглянулся и погрозил. О Зое я не волновался, но именно она все-таки улыбнулась, не выдержала... Переиграл и Володя, щелкнув лишний раз ножницами в воздухе, словно оглашая:

— Это я, Володька, здесь, на сцене.

Но это уже не имело значения, жизнь брала свое, стало тихо.

Ученики были разбиты наголову в своем самомнении о себе, они смолкли, они узнавали о том, что их втайне интересовало, они ждали ответа, и они получили его.

Я уже не оглядывался, криков, смеха не было, об актерах я забыл, что-то все-таки творилось и в них.

По дороге домой я думал, что же это было.

— Это победа? — спрашивал я сам себя.

— Да!

— А чего?

— Не знаю, но это была победа всего доброго на земле над злом. А теперь: отпуск, отпуск, отпуск.

 

195. Каждый год.

 

Каждый год одно и тоже: идут живот на живот, тихо, культурно, но идут. Да, начало начал, каждый год, каждый день.

 

196. Перечитывая классику...

 

Когда я читаю, я выписываю интересные мысли, они пригодятся для урока, да и для жизни.

"Как я не напрягал мой слух, ничего не долетало до меня, кроме Чавканья".

"...Увлекается манящим видом цветущей поверхности — и не видят бездны, пользуйся, но так, чтобы никто ничего не заметил. Сначала все уступи, а потом всем пользуйся.

Всякий имеет право говорить правду, лишь бы его правда была безобидной... Мысль приобретает форму и свойства мухи.''

Читаю и... не смеюсь.

Правда и страшна, и необходима, но мы почему-то не понимаем, что правду может сказать и написать только человек, который любит свой народ, Отечество.

 

 

 

 

197. Страдают ахеяне.

 

Рябоштан — солдат. Мы как-то разговорились. Передо мной сидел тихий, грузный, уставший от жизни человек, уставший от ее видений, и поэтому презирающий ее за несправедливость. Но в своих рассказах он всегда преподносит себя как человека чуть больше понимающего всех остальных.

Может быть, поэтому от таких людей и страдают ахеяне, особенно во времена мира.

Я не верю, не верю: он уходит, уходит до слухов, без слухов, уходит в воспитатели общежития.

Впрочем, интересно, чем многие будут сейчас оправдывать свое ахеянство.

 

198. Этика — еще...

 

Ваня, мастер электрогазосварщиков, волейболист. Мы быстро находим общий язык. Ему под тридцать, не женат: живет в общежитии.

Возвращается из отпуска и просит прочитать письмо от... женщины, разлюбившей через месяц мужа, который любил ее, и полюбила Ваню, который забыл... Я читаю, читаю об одной из судеб людей земли.

Да, этика — еще для многих тайна за семью печатями.

 

Продолжение следует.