Современная всемирная литература

Единственный способ избавиться от страха —  
это убить дракона. 
Мэделайн Симонс. 

​

Цена свободы —  
готовность вступить в бой, 
в любое время, 
в любом месте 
и с беспредельной храбростью. 
Роберт А. Хайнлайн. 

 

1. Психиатры в законе. 

​

В демократической России счастливое (для начальства) событие — в одном из районов Республики Башкортостан открыт психиатрический концлагерь. Сам глубокомногоуважаемый премьр Байдавлетов освятил сие народное гуляние своим сиятельным присутствием. Назвали концлагерь «санаторием». Красивое, блин, название. Навевает воспоминания о пальмах, пляжах и съемных девочках в ближайшем кабаке. Но здесь всего этого нет. Есть замки, есть пыточные приспособления и инструменты. И есть вопрос: для чего кичащейся своей пародией на демократизм стране понадобился ещё один огромный психиатрический концлагерь, каковых в России и без того бессчётное количество? Риторический вопрос. Для чего-то понадобился. Раз открыли. 
Чертовы ублюдки. Открыли-таки. Мне не хотелось верить до последнего дня. Но дракон растет. Ему требуются новые территории и, конечно, новые жертвы. Концлагерь готов. Теперь его надо заполнить (не может же он простаивать). Одними личными врагами и политическими противниками сиятельных лиц его не укомплектовать. Где же будет добываться новая плоть для кормления дракона? 
Где-где! В городах и селах, где же еще? Среди нас с вами. 
Тем более, что психиатрическая мысль не стоит на месте. Сейчас, например, склонность к писанию стихов официальная психиатрическая наука считает симптомом тяжелейшего психического заболевания. (Психом был Пушкин, мать его. Полнейшим психом.) А ещё психиатры поставили диагноз Шерлоку Холмсу. Паранойя, говорят, и всё из-за кокаина. Не было, говорят, никакого профессора Мориарти и прочих, кого выловил Холмс. Что же касается пули, влетевшей в окно, то это, дескать, галлюцинация. (Хм-м-да-а, галлюцинация, вдребезги разнёсшая окно и навылет пробившая голову подсадного чучела, бывает же такое!!!) А ещё психиатрам дали почитать страницы гегелевской «Феноменологии духа». Результат получился (уф-ф-ф, Аллакайым!!!) следующий: сподобившись почитать Гегеля, умудрившись его не узнать и ни хрена, как обычно, не поняв, психиатры воспользовались обычной для трудных случаев палочкой-выручалочкой — общеупотребительным диагнозом «шизофрения», который они вообще-то суют везде, где что-нибудь непонятно. Или еще перл — синдром чистоплотной хозяйки. Если гражданка содержит квартиру в порядке, то ей место прямо там, в недавно открывшемся «санатории». А еще, оказывается, чистить одежду — признак шизоидности. Нормальные люди в грязной должны ходить. Так что скоро не останется у человечества ни поэтов, ни философов, ни литературных героев, ни просто чистоплотных людей. Всех рассуют по «санаториям». Всех, чей духовный мир не вмещается в горизонты могильных червей в белых халатах. 
Вы спросите: а закон? 
Ну что ж, почитаем. Пришло время нам всем выучить «Закон об оказании психиатрической помощи» наизусть. Только сначала сядьте и хлебните валерьянки. 
Сказать, что это документ занятный, значит не сказать ничего. Это документ просто неописуемо занятный. Так и видишь за каждой строчкой мыслишки, тараканами бегавшие в головах депутатов тогдашнего Верховного Совета Российской Педерации. Мыслишки о том, что неплохо бы сохранить систему, столь удобную для того, чтобы без шума избавляться от кого угодно: от оппонентов, от жены, от конкурентов, от шумного соседа, от любовницы.... Вот господа депутаты и родили закон, от которого волосы дыбом встают на голове. 
Нет, внешне все культурненько и пристойненько, как и должно быть на кладбище. Сказано, например, что гражданин может отказаться от нежной заботы психиатров, и заставить его может только суд. Но чуть ниже сказано, что лиц, находящихся под диспансерным наблюдением, можно подвергнуть недобровольному психиатрическому освидетельствованию без всякого суда, по решению господ психиатров, тех самых, что до того приняли решение о помещении гражданина под диспансерное наблюдение. Вот так, в два приема: сначала под недобровольное наблюдение, а потом — на недобровольное освидетельствование. К черту суд! Да если дело и пойдет все-таки через суд: решение о недобровольном освидетельствовании суд принимает келейно, по обычному представлению психиатра, не вступая в излишние разговоры с самим гражданином. Это убийца, ворам и насильникам предоставлено право защищать себя в суде хоть самостоятельно, хоть с целой армией адвокатов, а тем, на кого положили глаз психиатры, такого права не дано — судья подписывает решение, не глядя и не разговаривая. 
Или еще моментик — человека вообще-то можно сначала закрыть, а потом уже обратиться в суд за решением о принудительном освидетельствовании, принудительном обследовании, принудительном лечении и прочем дерьме. Представление подается в трехдневный срок. А потом судья имеет право еще пяток дней подумать. Итого восемь (ВОСЕМЬ!!!) дней в психушке просто так. (Для того чтобы угробить человека, психиатру достаточно восьми минут.) И уж конечно, психиатр не забудет произнести волшебную фразу «уже находится в стационаре». Фраза сия на российских судей оказывает воздействие невероятное, наукой пока не объясненное. Уже лежит, значит, псих. Какие базары? 
Через шесть месяцев все повторяется, но об этом смешно даже говорить. В дела и гражданские права лежащих по психушкам судьи не вникают. Просто подписывают опусы психиатров раз за разом каждые шесть месяцев до самой смерти человека. Каждые шесть месяцев... Каждые шесть... Сочти число Зверя!!! 
Но даже если бы нашелся честный судья с чувством ответственности, он не смог бы освободить убиваемого в дурдоме человека. Потому что для это надо изменить медицинское заключение, а для изменения медицинского заключения надо назначить психиатрическую экспертизу. Проводить эту самую психиатрическую экспертизу будут... правильно... такие же психиатры, которые, как и положено братве, всегда на стороне своих. Угадайте с одного раза, какое они примут решение. Вот именно. 
Существует, правда, какая-то ассоциация независимых психиатров, но где ее искать, никто не знает. Да и что ассоциация, там ведь такие же психиатры. А психиатр всегда остаётся ублюдком, как могильный червь всегда остается могильным червем. 
Вы скажете, психиатрия как таковая исповедует, мол, гуманность и т.п., психиатры, мол, не будут подавать представление в суд без веских на то оснований? Ну, насчет психиатрии как таковой я не знаю, но то, что психиатры все как один — изуверы, является фактом, признанным во всем мире. Что же касается «веских оснований», то есть еще один нюанс — психиатрия как таковая до сих пор не определила официальную грань между нормальностью и ненормальностью, а следовательно, не определила грань между вескими и не вескими основаниями. Зато в психиатрии как таковой существует целая сортирная куча школ и школочек, направлений и направленьиц, мнений и мненьиц, и все они, разумеется, «веские основания» трактуют каждый в своем собственном ключе. И еще нюансик — в уже упомянутом мною «законе» имеется пункт о независимости психиатра. А это означает, что любой кретин в белом халате может заявить: «А я считаю его психически больным и социально опасным», и этого достаточно, чтобы человека не стало. 
Господи боже! По этому «закону» можно сгноить в дурдоме человека, который НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! Просто на основании плохого настроения или каприза горстки врачей-убийц. 
Депутатов, принявших этот «закон», в дальнейшем расстреляли из танков. Не добили. А жаль. 

 

 

2. Реквием по Шахматисту. 

​

В р а ч. Поставьте ему ещё одну клизму. 
Б р а в ы й с о л д а т Ш в е й к. Не жалейте меня, братцы. 
Наша страна держится на клизмах 
Ярослав Гашек. 

​

Его имя никто не запомнил. Оно было слишком уж стандартным — то ли Саша, то ли Леша, то ли Сережа. Но все знали, что он Шахматист. (Именно так, с заглавной буквы). Он лежал в 3-й палате 22-го отделения республиканской психушки, что на Владивостокской в Уфе. В этой палате нет ничего, кроме коек, решеток и стен, у двери круглосуточный пост санитаров, и из палаты нельзя выходить даже в сортир. (Кстати, никаких ежедневных прогулок пациентам не полагается, это вам не тюрьма). И еще все знали, что над ним проводится «важный научный эксперимент». Одурманенный какими-то жуткими уколами, он потухшими глазами смотрел в никуда, кутаясь в синий халат. (Халат в дурдоме означает более жесткий режим, чем по отношению к тем, кто носит курточки). 
С ним переиграло в шахматы все отделение. И он, глядя на доску все тем же полумертвым взором, разыгрывал удивительные, кинжальные, смертоносные комбинации. Иногда он говорил вялым голосом: «Вам грозит мат на третьем (четвертом, пятом...) ходу», и никогда не ошибался в счете. 
Потом «важный научный эксперимент» провалился, и его изувеченная душа начала уплывать туда, откуда не бывает возврата. Однажды его заставили свернуть в узелок нехитрые пожитки и куда-то увели под конвоем сразу двух санитаров. И опять же все почему-то знали, что Шахматиста увели умирать. 
Он так и не проиграл ни одной партии. Он до последнего дня оставался чемпионом. 

Его привезли в психушку пьяного. Записали лживый диагноз. Навтыкали уколов, чтобы он и правда походил на больного. Однажды он встал с кровати и попытался выйти из пресловутой 3-й палаты. Санитар сидел в дверях, уперев ногу в противоположный косяк на уровне своей физиономии. «Пусти», — попросил пациент. «Пролезай под ногой», — ухмыльнулся санитар. Пациент встал на четвереньки и начал пытаться пролезть под ногой. Санитар смеялся сытым, потным голосом. 

Все это было в 22-м, самом демократичном отделении, где более свободная обстановка и откуда можно бежать. 

Двоим это удалось. Одного звали Рустем, имя второго опять же никому не удалось вспомнить. Они бежали по морозному городу в тапочках, в больничном исподнем белье, захлебываясь воздухом, кашляя и не останавливаясь ни на миг. В доме одного из них они переоделись. Их поймали снова, когда они уже выходили из дверей. 
В отделении их первым делом избили санитары. Избили умело, не оставив следов. Врачи же назначили каждому по курсу сульфазина, не имеющего никаких лечебных свойств, но причиняющему человеку невыносимые мучения: днем его мучат страшные боли, ночью — невыносимый жар. Один укол действует трое суток. Минимальный курс, определенный неизвестно кем, — три укола (9 суток). Им прописали по пятнадцать уколов, обрекая на 45 суток непрерывной пытки. Те, у кого болели зубы, знают — невозможно привыкнуть к боли. Конец этой истории теряется в темноте, никто не знает, что было дальше. 

Эти три эпизода произошли в далеком 81-м году. После этого один за другим загнулись несколько генсеков. Была перестройка и счастливое ожидание больших перемен. 
В этом месте в нашем рассказе появляется Азамат Саитов, известный тележурналист. Он работал на единственном в ту пору республиканском телеканале и однажды пришел на Владивостокскую в БРПБ с оператором и умным лицом. Я, несмотря на всю свою ненависть к тем, кто работает в системе психиатрических служб, чуть ли не аплодировал, глядя по телевизору, с какой элегантностью неграмотные санитары и медсестры водят за нос по дурдому известнейшего в Башкирии журналиста. «Я вижу, у вас на окнах решеток нет», — говорил журналист. «У нас давно решеток нет», — улыбались изуверы. «А как насчет смирительных рубашек?» — на всякий случай спрашивал журналист. «Да ну, господь с вами, какие на фиг смирительные рубашки». Азамат Саитов восхищался чистыми простынями и прочей чепухой. И я уже ожидал, что две бригады, психиатрическая и телевизионная, вот-вот упадут друг другу в объятья и зарыдают от счастья и умиления. За кадром, я уверен, осталось дружеское чаепитие с домашним вареньицем и печеньицем в теплой компании добродушно улыбающихся убийц. Я еще тогда подумал: «Ну и лох же ты, Азамат Саитов.» 
Сейчас, кажется, Азамат Саитов где-то на «ТВ-6 Уфа» или «3-й канал НТВ». Замечательно. Теперь этого лоха будут водить за нос на другом телевидении. 

Однако жизнь шла вперед, страна и люди менялись а глазах, а журналистский корпус страны располагал и более серьезными кадрами. Они изучали проблему добротно и методично, и сумели нарыть множество ужасающей информации. К тому же среди тех, что сумели живыми вырваться из лап психиатров, тоже нашлись люди, умеющие писать. Ужасы, творимые инквизицией 20-го века, стали достоянием гласности, под ногами врачей-убийц загорелась земля, и они, как и полагается ночным гадам, затаились во тьме. 
Но затем вдруг все стихло. Затем психиатры в своих интервью разным газетам стали намекать, что вообще-то можно в любой момент поставить диагноз любому политику. Затем направили на принудительное психиатрическое освидетельствование Валерию Новодворскую. Затем Арина Шарапова ляпнула в программе «Время» перед многомиллионной аудиторией, что в отношении упомянутого ею политика необходима работа психиатра. Затем знаменитый и бездарный адвокат Резник, не выигравший ни одного серьезного дела, заявил, что следует освидетельствовать журналистку Кислинскую. (Господи, Кислинскую — красу и гордость российской журналистики). Затем Галина Старовойтова на заседании Гос. Думы в присутствии журналистов заявила, что в психиатрическом освидетельствовании нуждаются все депутаты Думы, кроме нее самой. (Те, кто прошел дурдомовские застенки, восприняли убийство Старовойтовой как божью кару). Затем Юрий Маслюков с намеком произнес фразу: «Этот Явлинский такой борец за правду, что даже удивительно». Затем Геннадий Зюганов начал регулярно повторять, что президент Ельцин —  больной человек, каждый раз произнося этот перл с удивительно двусмысленной интонацией. Затем ведущий программу «Однако» упитанный, бородатый, вытаращенноглазый мальчик Михаил Леонтьев, имеющий болезненную склонность к амплуа непогрешимого героя-любовника, клинический тип, по которому плачет диагноз «олигофрения в стадии дебильности», назвал сумасшедшими всех зарубежных журналистов разом и начал с глумливой ухмылочкой вопрошать с экрана, от чего это лечится в Грузии вице-президент Чечни Ваха Арсанов.(От чего постоянно лечится президент Ельцин, он, разумеется, не спрашивает —  слабоват на очко для таких вопросов.) Затем он же, М.Леонтьев, объявил психически больным Примакова из-за его стихов (писание стихов —  симптом, помните, читатель?). Подобных эпизодов становилось все больше, и затем как-то вдруг стало очевидным, что система психиатрического террора преспокойно продолжает осуществлять террор, и не в меньшем, чем прежде, объеме. 
Тем временем башкирский лидер Муртаза Рахимов посетил сходку психиатров в Уфе, где, по своему обыкновению, толкнул речь. В рамках упомянутой речи гражданин президент умудрился выдать восхитительную сентенцию, суть которой сводилась к тому, что психиатрические штаты в республике необходимо расширять до необъятных размеров. По причине того, что-де оные очень нужны. Хм-м-м-да-а-а-а, вот уж, блин, что есть, то есть, Муртазе Рахимову, действительно, психиатры очень-очень нужны, поскольку только совершенно сумасшедший президент может предпринимать попытки создать новую репрессивную систему после того, что пережил народ в недавнем прошлом. 

А затем я в один прекрасный день вышел из дома и вновь пошел собирать материал о происходящем там, в зловонной темноте возле нас. 

 

3. Поющие в дерьмовнике.

 

Едва сделав первый шаг, я с удивлением обнаружил возле себя добровольных помощников. Оказывается, не я один давно и с беспокойством присматривался к психиатрическим службам. И именно они, посторонние люди, раскопали основную часть фактуры. 
Первый факт является полностью, всецело и абсолютно достоверным, он зарегистрирован в милицейских документах, и один из милицейских работников даже упомянул этот факт в интервью, и это даже прошло в газете. 
Сюжет в том, что пожилая уфимка вышла из дому и не вернулась. Безутешные родственники сбились с ног. Милиция начала розыск и дала информацию под рубрику «Разыскиваются» во все местные телеканалы. При этом наши доблестные менты не забыли позвонить в дурдом и спросить, не поступала ли такая-то. Женский голос в трубке, как положено, представился и убедительно заявил, что нет, не поступала. А потом выяснилось, что пропавшая без вести заточена в недрах упомянутого дурдома, куда ее закрыли, похитив прямо с улицы. Что же касается женского голоса в телефонной трубке, то выяснилось, что назвалась гражданочка вымышленным именем и нашей родной милиции тривиально врала на протяжении всего разговора. Вот так. Ничего удивительного. Бандиты, убийцы и похитители людей традиционно не имеют привычки представляться настоящими именами. Кстати, установить личность телефонной собеседницы так и не удалось. Конспирация на грани фантастики. 
Нам самим тоже не удалось выяснить ничего дополнительного, несмотря на все усилия. Система хранила свои тайны, и все попытки разговорить тех, кто знал подробности, ни к чему не привели. 

Насчет второй истории случайно проболталась бывшая БРПБвская санитарка. Жили пятеро — четыре брата и сестра. Братья решили, что сестра занимает слишком большую часть жилпощади и сдали ее в психушку, дав взятку психиатру и напев ему в бумажки нужный текст (психая, мол, то, се). Девочке было восемнадцать лет, и она была хороша собой, какими бывают только восемнадцатилетние. В психушке почти официально признано, что поступившие юные и красивые девочки являются законной добычей санитаров. Ее, чтобы сразу привыкала, изнасиловали в первый же день и продолжали насиловать ежедневно вплоть до того дня, когда наша санитарка уволилась. 
Надеясь узнать об этой истории побольше, я послал к бывшей санитарке ее собственного сына. Она закрылась, как устрица, и говорила «не знаю», «не помню», возможно, попросту опасаясь за безопасность своего сына, которому столь смертоносная информация, по ее мнению, была ни к чему. И лишь одна неосторожная фраза вырвалась из ее уст: «Да эту девочку, наверное, давно уже с ума свели, теперь не докажешь». После этого я некоторое время носился с мыслью подослать к ней толкового мужичка с парой бутылок водки в брючных карманах. Но это уже была бы грязная игра, а дракона убивают чистыми руками. 
Потом мы пытались разузнать подробности по другим каналам. И опять — ничего. Глухо, как в танке. 
Тогда я пошёл к знакомому врачу и задал ему единственный вопрос: «Насколько правдоподобна эта информация?» Врач сказал, как отрезал: «Совершенно правдоподобна. В психушках есть для этого все условия: всякие кабинетики, раздевалочки, подсобки, не говоря уж о туалетах, которые в дурильниках обычно заперты на ключ (знаешь, такой трёхгранный, как у мозговеда в программе «Итого»). И самое главное, в психушках присутствует дух презрения к пациенту. Сама сцена, когда санитары крутят девочке руки и куда-то её волокут, не является для психбольницы необычной, никто и внимания не обратит. Не говоря уж о том, что девочку сначала можно заширять, и тогда уж её можно трахать, как овцу. Кстати, насчёт овец. Есть такой тонкий момент — изнасилование персоны, не имеющей психиатрического диагноза, суть изнасилование, а изнасилование персоны, которой уже воткнули диагноз, суть не изнасилование, а... так... глумление над животными. С той лишь разницей, что животных защищают Бриджит Бардо и множество различных организаций, а на пациенток дурдомов кинозвёздам и организациям глубоко плевать. Если же жертва попытается жаловаться, то её жалобу просто подошьют к делу, охарактеризуют как проявление бреда и назначат болезненные процедуры, чтоб не вякала. Из стен больницы жалоба не выйдет. А если выйдет, то её любая инстанция просто перешлёт обратно. Никому не нужны лишние проблемы.» 
Могу добавить: есть ещё один тонкий момент —  персона, которой воткнули психиатрический диагноз, не участвует в выборах, а это значит, что на персону плевать не только Брижит Бардо, но и разнообразным примаковым-зюгановым-лужковым-кириенкам-жириновским-путиным и всем прочим, коих вообще по жизни интересуют голоса избирателей, а не права человека. 
Включая телевизор, я теперь совсем иначе воспринимаю объявления о пропавших без вести. «Разыскивается... вышла из дому... не вернулась... если что-то известно... отзовитесь ради господа бога...» Пропадают, в основном, девочки и, в основном, красивые-юные. Санитары любят свежатинку. 
Кстати, во всех легендах сказано, что в жертву дракону всегда приносятся прекраснейшие из прекрасных. Несчастна страна, где девочки вынуждены бояться собственной красоты. 
И пытаться их искать по психушкам бесполезно — внутрь никого не пускают, а в ответ на вопросы представляются вымышленными именами и врут. Врут кому угодно: ментам, прокурорам, адвокатам, журналистам, родственникам... И нет совершенно никакого законного способа вызволить из дурилок «пропавших без вести». А ведь они все там. Там и сгинут, если мы не войдем внутрь с оружием в руках и не пойдем вдоль рядов кроватей, заглядывая каждому в лицо. (Только надо не пропустить чердаки, подвалы, гробы и, вообще, все места, где можно спрятать убитого или находящегося без сознания человека.) 

Третий сюжет настолько грязен, что, когда я узнал первые факты, я обнаружил, что у меня мелко дрожат руки от чувства бессильного гнева, и осознал, что не будет мне сна и покоя, пока эта мразь не понесет кару. 
Мы с остервенением раскапывали эту кучу мерзости, забыв обо всем и бросив все личные дела, мы метались по огромному ревущему городу, по крохам собирая информацию, мертвой хваткой вцепляясь в каждого, кто знал хоть что-нибудь, мы долбили и долбили стену подлости и молчания, за которой, как под гнилой пленкой болотной воды, происходило какое-то движение и шла какая-то жизнь. Мы встречались в разных местах для обмена информацией, и глаза моих друзей сияли удивительным, божественным огнем. Мы были счастливы, как никогда: мы вступили в бой с драконом, и все страхи и сомнения исчезли из наших душ, остались лишь ярость битвы и восторг самопожертвования. Бесчисленные ряды невинно убиенных и замученных в психиатрических застенках восстали из своих безымянных могил и теперь взывали к возмездию. Они смотрели в нас горящими глазами и, пытаясь кричать, беззвучно открывали рты в пустоте. 
На сей раз нам удалось разузнать все. Абсолютно все. 
Был такой известный оперный певец Ринат Баимов, которые затем стал известным политиком и бизнесменом. И была девочка, которая с ним спала, и с которой у него вроде как бы была любовь. Все шло, как в кино, пока не подошло время первых в истории выборов президента Башкортостана. Ринат Баимов являлся лидером Союза башкирской молодежи и решил баллотироваться. То, что он имел несомненные шансы на успех, было ясно даже его конкурентам. Поразмыслив, его схватили и бросили в кутузку. Бросили в общую камеру в надежде, что, может, его там опустят. (Только получилось наоборот — Ринат Баимов быстро завоевал авторитет у блатных, в дальнейшем связи с уголовным миром не утратил, и к сегодняшнему дню создал грозную полукриминальную коммерческую империю, равных которой в Башкирии нет. Президентом Башкортостана он не стал, но если бы меня спросили, кто обладает большей реальной властью, Муртаза Рахимов или Ринат Баимов, я бы надолго задумался.) 
Однако главный герой в это истории вовсе не Ринат Баимов, а его девочка. Когда Баимов оказался в тюрьме, его девочку упекли в психушку, ту, что в Ново-Александровке, подальше от людских глаз. Там ей быстренько навтыкали уколов и, доведя до полубессознательного состояния, всунули на подпись какие-то бумажонки. Вероятно, это было письменное добровольное согласие на содержание и лечение в психиатрическом стационаре. И после этого взялись за нее всерьез — даже сейчас у нее в ягодицах сохранились плотные узелки в местах, куда втыкали иглы. (Её, правда, не насиловали — залезть на подружку Рината Баимова смельчаков... кгхм-м-м-м... хе-хе-хе... не нашлось). 
Тем временем в защиту Рината Баимова подняла свой голос общественность, начались митинги и демонстрации протеста, появились резкие заявления в печати. Баимова выпустили под средний по тем временам залог в 5 миллионов рублей. Скандал утих, и больше никто, в том числе и Ринат Баимов, не вспоминал о девочке, методично убиваемой в психиатричке. 
Каким образом случилось, что дракон вдруг выпустил ее из пасти, остается загадкой до сих пор. Это случай из числа тех, по поводу которых все, что остается, это пойти в мечеть, пасть на колени и сотворить молитву. 
Когда девочка отмечала свое освобождение в кругу друзей, у всей компании неожиданно появилось желание совершить богоугодный поступок. Они накупили еды, пива и сигарет и, погрузившись в машины, отправились в Ново-Александровку. Девочка потом мне сказала: «Это было похоже на агитпроповский плакат об узниках Бухенвальда и Освенцима. Бледные руки, протягивающиеся сквозь решетку... Это не опишешь, это нужно было видеть.» Затем она попросила: «Ты только не упоминай нигде мое имя». «Обещаю», — сказал я и сам удивился тому, с какой силой прозвучало это слово. 
Обещаю, милая девочка. Я не Ринат Баимов. Я тебя не сдам. 

А затем как-то вечером ко мне зашли соседи и сообщили, что по дому бродили психиатры и расспрашивали насчет меня. Не замечались ли, мол, за мной какие-нибудь странности. Нет, не так. Вопрос был сформулирован несколько иначе. Что-то типа: «А этот вот, слышь, который, ну, это, он, короче, понял-нет, ходит всё время конкретно в белых брюках, он же со странностями, НЕ ПРЫ-А-А-АВДЫ-А-А-А-А ЛИ-Ы-Ы-Ы-Ы!!! Кому-то из жильцов удалось вспомнить, что шесть лет назад, когда меня только-только избрали старшим по дому, я предлагал установить на подъезд железную дверь с кодовым замком и домофоном. Каковой факт вызвал в спрашивальщиках чрезвычайный интерес и был ими скрупулезно записан в бумажки. 
Я не особенно удивился. Я ожидал чего-то подобного. Правда, двери с кодовыми замками — это сейчас официальная политика городских властей. Так может, наших отцов города тоже... того... освидетельствовать? И поставить вместо них психиатров во имя светлых идеалов нового «нового порядка»? Хайль, мой психиатр! Зиг хайль! 

 

Чужие.

​

Меня сейчас мучает вопрос, когда-то сформулированный Аркадием Райкиным: зачем слон советскому человеку? А? Зачем психиатр человеку? От них никогда не было никакой пользы никому, кроме чрезвычайно узкого круга сиятельных лиц разных времен и формаций. Все их понтовые попытки превентивной работы никогда не давали успеха. По статистике, им ни разу не удалось заранее вычислить потенциального маньяка, и маньяк неизбежно появлялся в названный компьютером день. Когда же маньяк начинал действовать, психиатры, опять же по статистике, ни разу не смогли оказать хоть сколько-нибудь существенную помощь следствию в розыске или хотя бы в создании предполагаемого портрета. Я уж не говорю о солдатах, расстреливающих из автомата своих сослуживцев. Они все перед этим были признаны психиатрами здоровыми и годными к строевой. 
И они ни разу никого не вылечили от действительной болезни. А хорошие показатели делаются так: берется здоровый человек, и всем вокруг (в том числе ему самому) внушается, что он псих. Затем его пропускают через все круги ада, и, если он не спятил на самом деле и не откинулся, объявляется, что его вылечили. 
И еще меня не покидает такой вопрос: а у самих-то психиатров как со здоровьем? Можно ли назвать нормальным человека, который пропускает через мозг другого человека электрический разряд? Или прописывает ему серный укол? Или ледяную ванну? Или вводит человеку иглу в мозг по зазору вдоль глазного яблока? (Именно таким способом психиатрам удалось в конце концов усмирить великую американскую актрису Фрэнсис Фармер, которая прошла несломленной все предыдущие пытки). Нормально ли, когда один человек подвергает изуверским истязаниям другого человека? Я уверен, что для человека это не нормально. Но они не люди. Они мутанты. Внешне похожие на нас, они более чужды человеку, чем самые кошмарные порождения самых мрачных глубин космоса. Кровь и плоть человека — за этим они к нам пришли. Они, как оборотни, таятся в темноте, каждый миг готовые начать Большую Охоту. 
Но на Земле не впервые появляется дракон, угрожающий существованию человечества. И нам, людям, не впервой убивать дракона. Ведь это же не они — человечество. Человечество — это мы с вами. Это мы одолели рабовладельцев и инквизиторов, диктаторов и монархов, фюреров и генеральных секретарей. А психиатры — по сути, не более, чем заурядная банда. Банда, промышляющая заказными убийствами и похищениями людей. И воевать с ними нужно, как с бандой. 
Они пока что почти неуязвимы. Их никто и никогда не контролировал и не контролирует, не проверял и не проверяет, кроме них самих. На них бесполезно жаловаться, так как все заявления всегда пересылаются им же, а они тут же заводят у себя дельце на заявителя. На них бесполезно подавать в суд, ибо судьи ничего не смыслят в проблеме и вынуждены принимать на веру то, что говорят им они, а они потом заводят у себя дельце на подавшего в суд. И уж конечно, бесполезно взывать к черным душам, они лишь посмеются и опять же заведут у себя дельце на воззвавшего к ним. Они почти неуязвимы. Почти. 
Но тела их все же созданы не из брони, а из такой же плоти, и если сделать серный укол самому психиатру, он испытает ту же самую боль. И если дать психиатру в нос, из него тоже польется юшка. И если стукнуть психиатра ломиком, он уже никогда не сможет завести на вас материал. Вот так, простенько. На войне как на войне, а лом, он и в России лом. 
И их дурдомы вовсе не неприступны, эти ворота можно сокрушить тараном, эти двери можно выбить ногой, против этих решеток можно использовать железные рычаги... 
И я еще надеюсь увидеть, как психушки будут взяты штурмом, как когда-то была штурмом взята Бастилия.