Современная всемирная литература

Татьяне Репиной

Чеслав Милош

Из книги «Второе пространство»

(Переводы выполнены с использованием подстрочников Анатолия Ройтмана)

 

 

​

Присутствие

 

Присутствие в городе том как мотив сновиденья

собой продлевал что ни день, что ни день, что ни день я.

 

Я воле служил на своем неуместном веку,

пока мне нашёптывал голос бесшумный строку.

 

Создатель и раб своего обитанья земного,

в своей правоте уверялся я снова и снова.

 

Иные со мной пребывали в нелепом родстве,

прельщаясь, быть может, изнанкой в моем естестве.

 

Я мучил себя, я пытался остаться собою:

и в честь, и в отвагу, и в истину с верой слепою.

 

И что-то случилось: достичь я порогов не смог,

я право имею на слабость, — кому это впрок?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ангел-хранитель

 

Мне ангел является женщиной в снах.

Порою — неузнанной обликом. Знает: я плотью

желаю её неизменно.

касания нет между нами,

но ближе того наша с ним нетелесная связь.

 

Я ангелов сущность и явь отвергал,

но жалею теперь:

под землёю пещеру нашёл,

драгоценные тяжести в ней.

и, себя и его нагружая их весом, я только молю

о недолгом покое, о прежнем моём забытьи.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Моя адаптация

 

Мне нигде не по силам дышать, разве только в Эдеме.

 

Вот такая моя адаптация с древних времён.

 

Красотою могу быть я насмерть сражён, и всё время,

если прячется солнце, талантом грустить наделён.

 

Возомнил, что, подобно другим, честно предан работе,

но совсем неприметен доверенным долей краям.

 

Я скрывался отчаянно в парках, я в пущей охоте

подражал и цветам и деревьям, но, правда, и там

всё мерещилась в каждом растении рая химера.

 

Для огромной любви мои чувства — ничтожная мера:

я надеялся с женщиной только на время спастись.

 

И затем до последнего пел я: жива моя вера, —

что она просветлённый мотив, уносящийся ввысь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Предстоящее

 

Мне бы взять и бесстрастно былое унять,

но не ведаю, кто я теперь.

 

Галереей восторгов и мук дорожит неуёмная память.

 

Я раскаяньем загнан в себя, но явление чуда

бликом ярким светила, молитвою иволги, ирисом, ликом,

бездной чьих-то стихов, мне подобным

не имеет, по счастью, предела.

 

Я виденьем таким возвышаюсь над собственным тленом.

 

Те, кто сердце моё заселял, покажитесь, загладьте

угрызенья мои: в вашей прелести я не прозрел.

 

Идеалами вы не считались, но знаки бровей,

этот под ноги взгляд, ледяной и волнующий голос

были явно присущи созданиям неповторимым.

 

Зарекался навеки любить вас, а после

малодушно себе изменял я.

 

Излучение ваших очей мне творили покров,

многотонный ему ни за что не объять силуэт.

 

Не восславил поныне я стольких

достойных людей.

 

Их бесстрашие, твёрдость и верность ни с чем не сравнимо

вместе с ними покинули нас, неизвестные миру.

Навсегда неизвестные.

 

Как подумаю, смертный, о том — и зову Очевидца,

чтобы ведал лишь Он, ни о чём не забыл.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Искать неродное

 

Долгое слышу во сне эмиграции эхо.

Так воскрешаю ущербы свои.

Наше прошедшее тёмно, точнее —

так слепо, словно у пчёл из семьи

дружной заделаны воском прорехи кучнее.

 

Кто утверждает, потворствуя памяти-скряге,

будто живёт, претерпев унижения

гордости высшей, когда, иноземцу-бедняге,

крылья ему обрезал снисхождения

взгляд?

 

И, с молодёжью роднясь в задушевной беседе,

я ни за что не обмолвлюсь о мелкой победе.

Коей, по случаю эха, бываю не рад.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Внемли

 

Господи, только послушай: кто грешен

в силе деяний, тихой молитвой утешен.

 

Полон Тобою, страшусь истощения духа.

 

Ибо тогда как потоки цветов, так и птичьи

стрелы касаток в Твоём не предстанут обличьи.

 

Ибо тогда для хулителей, в тесном их круге,

я не припомню Твоей ни единой заслуги.

 

Ибо тогда лицемерья начало —

вера моя: я не выше её ритуала.

 

Ибо тогда возропщу на Тебя я за мир преходящий.

 

Ибо тогда перед смертью смирюсь я и, вещий,

жизнь уподоблю земную улыбке зловещей.

 

 

 

 

 

 

 

Из «Записной книжки»

 

 

 

* * *

Я жизнь оставляю, но труд меня не отпускает.

 

 

* * *

От слов людских и до безмолвных песен. Вот путь.

 

 

* * *

Усилий Твоих я не стою,

И твёрдости нет на моих весах.

Над пропастью и над мечтою

Ты водил меня в небесах.

 

И, неготовый навеки,

Я знаю, как жалок себе…

 

 

* * *

Им, что так близки, невдомёк, насколько драматичен штамп «всё в порядке».

 

 

* * *

Твои воспоминания о настоящих днях: печальных и отрадных, беспредельных.

 

 

* * *

У врат Преисподней встречала нагая.

 

 

* * *

Твердил ей: лишь Тебя всегда любил, — и осознал происхождение потери.

 

 

* * *

Обделённые снова пером. Города!

 

 

* * *

Так взрослые абсурдны на словах, шагающие перед глазами…

 

 

* * *

Исполненный противнейшего сострадания.

 

 

* * *

Любви моей в орешнике бельчонок.