
международный художественно-публицистический журнал
Орган Всемирной корпорации писателей

.png)
— Ну что? Совсем сломался?
— Да шестеренку одну надо заменить, — я с досадой махнул на груду деталей. Будильник был старенький, еще дедушкин. — Не знаю только, сейчас такие выпускают или нет.
Мать чему-то усмехнулась и помолчала.
— Вспомнила я историю одну, — пальцы ее перебирали поясок, голос стал тих, — с матерью моей, бабушкой твоей, приключилась до смерти ее незадолго. У нее в комнате часы висели настенные, старые, прадеда еще твоего, давно уже не ходили. Мастера в свое время вызывали, только поковырялся он и почти то же сказал: заменить что-то там надо, только сейчас такого не выпускают. Ну, так они и висели на стене как украшение, пылились только. А однажды вот проснулась она ночью и ушам своим не верит — часы тикают, ну те, сломанные, тикают себе спокойно, словно так и надо. Она тогда, потом рассказывала, так и обмерла, и лежит ни живая ни мертвая, такой страх вдруг ее обуял — ночь, тишина, и часы сломанные идут! Такой страх, что ни крикнуть, ни ногой двинуть. Сама не помнит, сколько лежала так, только петухи когда первые пропели, часы и остановились. Часы она эти сразу на другое утро выбросила, очень уж испугалась. Да и вообще нервная вся стала после этого, всё торопиться стала, умереть боялась, плакала много. Поняла, говорит, в ту ночь, что жизнь-то уходит и никак ее не воротишь. Только зря, наверно, торопилась, умерла она через три месяца, — мать подняла голову. — Разве всё успеешь?
Она вновь усмехнулась и замолчала, разглядывая пятно на полу.
— Ну, во сне много чего можно услышать, — я деловито копошился в деталях, отыскивая нужную. — Да и читал я где-то такое. Может, и она где-нибудь слышала, вот и приснилось. Ага, есть! — я поймал покатившийся болтик и взялся за отвертку. — Я сейчас его пока тебе соберу, а завтра на рынке полазаю, может, найду чего-нибудь. Будильник всё-таки неплохой, хоть и старый.
— Неплохой, — мать вздохнула, посмотрела в окно и поднялась. — На тумбочку мне его поставишь, ладно? Я лягу пораньше, а то устала чего-то я сегодня.
Она ушла, а вслед за ней, собрав и отнеся будильник, отправился спать и я.
Проснулся я поздно и несколько удивился тишине, хотя мать вроде никуда не собиралась — был выходной. Заглянул в ванную, на кухню — никого, но, подойдя к спальне матери, застыл — там тикали часы! Я побледнел. Черт! Я знал, что, кроме того будильника, часов там больше быть не могло. Я рванул дверь — никого, лишь убранная постель и... тикающий будильник! Он шел! Я схватил его трясущимися руками, не веря глазам, но сомнений быть не могло — стрелки двигались. Я бросился в кладовую за отверткой и неверной рукой почти что сорвал крышку. Сорвал и застыл совершенно потрясенный: стрелки шли, но шестеренки были бездвижны! В голове закружилось. Где мама? В страшной тревоге, с нехорошим предчувствием я выскочил во двор в чём был – в майке и трусах. Где она? Где ее искать? Но у калитки с ней и столкнулся.
— Т-т-ты куда? — она ошарашенно смотрела на мой вид, ничего не понимая. — На рынок, что ли?
И взглянула на мои руки, лицо ее вздрогнуло и побледнело — я так и выбежал с будильником.
— А... а это что?
Я лихорадочно дернулся, глаза забегали.
— А это... я вот... — я запнулся. Что я мог сказать? И глубоко вздохнул. — Я шестеренку нашел, — и выпрямился. — И починил. Да, починил.
Лицо матери просветлело.